– Но это же такая грубая «липа», – сказал он. – Этот номер не пройдет.

– Это верно, – откликнулся Панин. – Только расследовать тройное убийство буду я, заключение буду делать тоже я, и поэтому сейчас я делаю эту инсценировку только из любви к искусству. Я не хочу убивать тебя, Свиридов, ты будешь очень полезен мне в моей будущей работе. Не обольщайся, что ты сумеешь противодействовать мне и найти в себе силы сопротивляться. Я умею ломать волю и делать из людей верных псов. Так что, повторяю, все это представление разыгрывается мною только из любви к искусству.

Свиридов содрогнулся.

– Последний раз аналогичную любовь к искусству проявил Нерон, когда сжег Рим, а сам слагал стихи над пожарищем…

– У-у-у! – Панин внимательно посмотрел на Владимира и тонко улыбнулся. – Да ты эстет. Только весовые категории у нас с его императорским величеством разные. Он – император, а я всего лишь Кардинал, у него – пепелище Рима, а у меня всего лишь три трупа людей, убитых в глупом междусобойчике.

– Почему три? – спросил Купцов. – Тут же только два.

– Ты плохо считаешь, капитан, – насмешливо ответил Адриан, крутя в руках пистолет с глушителем. – Смотри… труп вице-мэра Козенко, связанного с мафией – раз…

– Раз, – машинально повторил Купцов.

– Второй – труп Кардинала, он же Владимир Свиридов. По всей видимости, он приезжал сюда поговорить, обсудить общие интересы, да разговор не получился.

– Два.

– А третий – это труп офицера ФСБ, который был посредником между Кардиналом и представителем властных структур. Три.

– Три, – буркнул Купцов, но тут же тряхнул головой и недоуменно произнес:

– Позволь, Адриан, но где же…

– Он здесь, – спокойно прервал его Панин и дважды выстрелил ему в грудь. Купцов упал, а Кардинал произнес над его телом:

– Ну что ж, ты так хотел спать… вот и спи.

– «Спи моя радость, усни-и-и», – гнусаво пропел Бондарук, которому такая эксцентрика в исполнении шефа была, очевидно, не в диковинку.

Свиридова передернуло от отвращения, и в ту же секунду, движимый мгновенным взблеском ненависти, не разворачиваясь, он ударил по левой кисти Панина, сжимавшего взрыватель, таивший в себе его, Свиридова, смерть. Тот вылетел из руки Кардинала и упал прямо в лужу крови, натекшей из шеи вице-мэра.

По всей видимости, Панин просто не ожидал такой прыти и такой высокой техники исполнения приема даже от Свиридова, такого же капитана ГРУ, как и он сам. А может, он наслаждался эффектностью созданной им кровавой сцены, достойной лучших театров мира, как он сам, без сомнения, считал.

Но так или иначе – он пропустил выпад Свиридова, и теперь из хозяина положения мог превратиться в заложника непредсказуемых обстоятельств. Он успел поставить блок следующему удару Свиридова, под которым, однако, хрустнули пальцы Кардинала, а пистолет свалился на пол, жалобно звякнув. Свиридов подцепил упавший «ствол» носком ноги и подбросил вверх, а сам схватил со стола столовый прибор и швырнул в попятившегося Адриана.

Бондарук вскинул было пистолет, но Свиридов уже поймал подброшенное оружие и, перекатившись по полу и свалив при этом два стула, выстрелил в лейтенанта и выросшего за ним здоровенного парня в камуфляжной форме.

Владимир, вскочив с пола, мельком окинул выросшую перед ним буквально на глазах гору трупов и огляделся. Адриана не было: он исчез. Владимир попытался было снять с себя смертоносный пояс, но тот был с четырехзначным цифровым кодом, и потому ничего не вышло. Тогда он подобрал из лужи крови свою смерть, заключенную в продолговатом черном тельце дистанционного взрывателя, и положил в карман.

Балкон!.. Он мог уйти только через балкон! Свиридов бросился к балконной двери и, перегнувшись через литые фигурные перила, увидел маленькую черную фигурку, бегущую к «Кадиллаку». Свиридов прицелился и выстрелил.

Человек продолжал бежать к автомобилю, но вдруг взмахнул руками и упал навзничь. Свиридов перемахнул через балконное ограждение и, зависнув на руках, спрыгнул на асфальт, проявив совершенное пренебрежение к четырехметровой высоте, и побежал к неподвижно лежащему на земле Панину.

Он наклонился над ним, пытаясь рассмотреть в свете фонарей лицо, и тут же почувствовал, как в его живот упирается дуло пистолета.

– Ты проиграл, Свиридов, – прозвучал мертвенно-спокойный, чуть задыхающийся голос, – я хотел, чтобы мы оба умерли в этой стране и воскресли в другой… под новыми именами. Все было так хорошо сыграно… ты – это я, а твой труп лежит сейчас на втором этаже рядом с трупами Купцова, Бондарука, Козенко и пары остолопов из моей команды. Вся банда… они кончились. Но ты допустил ошибку. То есть я допустил ошибку… потому что ты – это я… А Ольга говорила мне, чтобы я всегда носил под одеждой кевларовый бронежилет.