– Что вы сделали? – тяжело дыша, проговорила она. – Немедленно отпустите его и поскорее уезжайте отсюда подальше… вы не понимаете, но послушайтесь, когда вам говорят по-хорошему.

– Ага… – уже раздосадованно отозвался он. – Мило титуловать мудаком, при этом тыча «пушкой» в глотку – это называется «попросить по-хорошему»?

– Че бы ты знал, в натуре! – рыкнул удерживаемый Владом здоровяк и попытался было, извернувшись, отбрыкнуться, как норовистый жеребец, но это привело лишь к тому, что он получил два плотных удара – в спину и в основание черепа – и тюфяком расстелился на обочине дороги.

– Дегенеррраты, – смачно раскатив не выговариваемую девушкой букву «р», произнес Влад. – Ну что ж, если вы так советуете сваливать отсюда по-хорошему, то я так и поступлю.

Он махнул рукой Фокину и подхватил с земли Наполеона, который все время, которое его хозяева целеустремленно разбирались с обидчиками, прятался в лопухах.

– Очень жаль, – проговорил Влад, – вы в самом деле произвели на меня впечатление… мягко говоря. Но я не могу не послушаться такого количества советчиков.

Он повернулся и медленно побрел прочь. За ним, некоторое время помедлив, покорно последовал отец Велимир, который напоследок напутствовал тяжеленным шлепком приподнявшего было голову горе-налетчика.

…Какой-то губительный сполох ненависти, горечи и страха мелькнул по ее лицу и темным страданием зашевелился в больших тревожных глазах. Девушка оглянулась по сторонам, потом с откровенным трепетом и неприязнью посмотрела на слабо зашевелившегося амбала, только что вырубленного Свиридовым, и вдруг сорвалась с места и побежала за уже удалившимися не меньше чем на сто метров и полурастворившимися в подступающих сумерках Владом и Афанасием.

– Подождите!

Свиридов обернулся. Она с разбегу уцепилась за его руку, по инерции ее развернуло, и она почти упала на грудь Влада, ткнувшись лбом в то самое место, в которое тремя минутами раньше упиралось дуло пистолета ее сопровождающего.

– Нет… не уходите, – неразборчиво пробормотала она и продолжала что-то невнятно лепетать, пока тугой тяжелый ком властно не спеленал горло и из него не вырвалось сухое хриплое рыдание.

Ошеломленный таким поворотом событий Свиридов машинально погладил ее по лицу и почувствовал, что его ладонь увлажнилась. Девушку буквально трясло, как подбитую птицу на холодной земле, а тонкие скрючившиеся пальцы почти конвульсивно цеплялись за ворот свиридовской рубашки.

Испуганный Наполеон поспешил перепрыгнуть со Свиридова на Фокина.

– Ну будет тебе… хватит, – попытался было успокоить ее Влад, но понял, что это совершенно бесполезно: с таким же успехом можно пробовать остановить поезд за сто метров от обрыва или вырвать банан у голодного Наполеона.

Оставалось только переждать, пока девушка придет в себя. Однако ждать этого пришлось довольно долго, они прошли добрые две трети пути до Щукинского, пока она, все еще всхлипывая, оказалась способна выдать что-то членораздельное.

Впрочем, сказала она немного. Только то, что зовут ее Инна Кострова, что она дочь какого-то крупного чина МВД и ее похитили эти люди и держат… довели до полного отчаяния и, главное, не говорят, зачем она им нужна и когда и чем все это кончится.

Свиридову сразу показалось, что все это ей прекрасно известно, но она просто не договаривает… не смеет или не хочет.

– Конечно, вы можете подумать, что я половину придумываю, – серьезно сказала она, остановив взгляд темных глаза на Владе с какой-то затаенной, тоскливой надеждой. – Мол, я не очень-то похожа на похищенную, которую держат под контролем… хожу на пляж, иногда даже в ночной бар «Горизонта». Вот и они так думают… кому придет в голову, что я на самом деле пленница? – Она перевела взгляд сначала на Фокина, потом почему-то на Наполеона, и тихо добавила: – Ведь вы мне верите?

– Кто такие Никола и Маметкул, которыми эти ребята нас пугали? – спросил Влад, оставляя без ответа ее робкий вопрос.

– Я сама толком не знаю… вернее, до недавнего времени думала, что знаю, а оказалось, что все это – сплошная ложь и что эти люди совсем другие… совсем другие, чем я о них думала.

– И что же ты теперь нам прикажешь делать? – довольно неловко влез в разговор Фокин, который гораздо больше был захвачен созерцанием ее чудесной фигуры, обтянутой коротким платьицем, нежели собственно словами Инны.

Она опустила глаза.

– Я ни о чем не прошу… Я не хотела впутывать вас во все это, но теперь, если уж так все повернулось… Вы можете спрятать меня на пару дней? Пока я придумаю, как быть дальше.

– Спрятать? Ну да… в погребе с солеными огурцами, – печально протянул Свиридов. – Нет, так дело не пойдет. Скажи, чем мы можем быть тебе полезны? Если ты думаешь, что мы испугались твоих цепных бобиков, то это совершенно напрасно. Спрятать на пару дней… м-м-м, забавно. Кто, говоришь, твой отец?