Лариса повернулась, но Германа рядом не было.

Герман!..

Я здесь. Посмотри на берег!

Герман стоял на берегу, махал ей рукой и улыбался.

Качало все сильней, а берег удалялся медленно и неотвратимо. Главное – не открывать глаза, потому что с открытыми глазами трудно переносить качку. Хоть бы кран перестал капать – чем больше воды, тем сильнее кружится голова…

В горисполком Настя не собиралась. Во время завтрака объяснила, что после школы у нее сегодня встреча с научным руководителем, вернется поздно. Чмокнула Карлушку – он брился в ванной, улыбнулась свекрови – и ямочка у нее на щеке тоже улыбнулась, схватила портфель – и за дверь.

Не только девчонки на факультете завидовали Настиному портфелю – учителя поглядывали с интересом. Портфельчик – класс, Лизин подарок. Никаких дурацких языкастых замков – сплошные «молнии», внутри несколько отделений и уйма кармашков, в том числе длинные узкие пазы для карандашей и ручек, прямо как у грузин на черкесках. Любимая китайская ручка уютно проскользнула в один из «газырей».

Вчера она тоже взяла портфель и ушла, будто бы в библиотеку, хотя ни в какую библиотеку не собиралась, а позвонила из автомата Зинке и через полчаса была у нее.

Зинка нашла-таки квартиру, и не просто квартиру, а с настоящим камином. Сверху, на каминной полке лежали первые два тома Голсуорси. Сама квартирка была крохотной («миниатюрная», говорила Зинка) и находилась на первом этаже громадного неприветливого дома. Окна выходили во двор, и вид из них стоил, по Зинкиному хвастливому замечанию, «отдельных денег».

Во дворе был фонтан – настоящий, как и мраморный камин в комнате, только в отличие от камина, который можно было растопить, фонтан давно вышел из строя. Мраморная чаша в нескольких местах треснула, края были щербатые, как у старой тарелки, зато в центре красовалась бронзовая скульптура: женщина с длинными распущенными волосами и прильнувший к ее коленям пухлый малыш. Бронза потемнела от времени и покрылась изумрудным налетом. Осенью в навеки иссохшем фонтане валялись сухие листья и окурки; сейчас все покрыл февральский снег.

– Закрой, мать, мне на них смотреть и то холодно, – Зинка задернула штору. – Привела маманя своего пацана помыть, а тут бац! – воду отключили. Садись давай.

На маленьком столике ждали кофе и пирожные «картошка».

– Ой, мои любимые! Откуда?

Настя положила себе на блюдце пирожное.

– От верблюда, – Зинка была довольна. – Сама делаю. Очень просто: берешь ванильные сухарики…

Остановилась, прервав увлекательное повествование:

– Чего у тебя случилось-то? Да ты пей кофе, а то остынет.

Выслушала Настю, сказала: «Я сейчас». Юркнула на кухню и вернулась с большой зеленой бутылкой. На этикетке Настя прочла: «CINZANO».

– Толян достал, еще перед рейсом. Попробуй.

От «CINZANO» рот стянуло терпкой горечью. Настя перевела дыхание и торопливо глотнула кофе.

– Потихоньку надо, а то быстро забалдеешь, – сочувственно подсказала Зинка и тут же, без перехода, объяснила подруге, как ей повезло. Растолковала про восемь квадратных метров на человека, про отдельную жилплощадь для каждой семьи – словом, все то, что было известно Ларисе из чужого квартирного опыта.

– Так что держи хвост пистолетом и скажи горисполкому спасибо, а то тебе пришлось бы всю жизнь со свекрухой жить.

Выпили еще по рюмке. Теперь вермут показался Насте вкуснее.

– Главное, чтобы твой Лунканс не свалял дурака, ты ему заранее скажи: так, мол, и так; только отдельно.

– Карл не согласится, чтобы она жила одна, – Настя покачала головой.

– О-о, елкин корень, не согласится он! Про ночную кукушку знаешь?

Настя смотрела непонимающе.

– Чему вас в университете учат, – презрительно бросила Зинка. – Ночная кукушка дневную всегда перекукует; понятно?

Да уж куда понятней…

– За три месяца посмотришь, какие хаты предлагают, – наставляла Зинка. – Никто тебя не заставляет соглашаться, если не понравится. И запомни: на улицу не выставят – нет такого закона, чтобы советского человека из квартиры выгонять.

Хорошо было сидеть у Зинкиного камина и потягивать терпкий, горьковатый вермут. Стало лениво и спокойно, никуда не торопиться, тем более что никакой встречи с Присухой сегодня не предвиделось. Зинка достала алую с золотом коробочку, на которой было написано «FEMINA», и они выкурили по сигарете.

– Только Анатолию не говори, – предупредила Зинка. – Хотя я одна не курю, только если кто-то из девчонок забежит. Шикарно, да?

И деловито затарахтела, когда Настя поднялась:

– Так слышь, берешь полкило ванильных сухарей, банку сгущенки, какао в порошке… Да ну, ты ничего не запомнишь, я тебе завтра позвоню!

Не все так страшно, оказывается. Настя подняла воротник, но резкий колкий снег заставлял щуриться, она чувствовала, как он тает на ресницах. Не все ж ему оставаться маменькиным сынком. И на первый попавшийся вариант соглашаться не обязательно – три месяца есть, а за это время мало ли что. Как Зинка подмигнула многозначительно: «Сама кумекай, не маленькая, а в женской консультации справку дадут как миленькие, вот увидишь. Все так делают».