– Так я же для пользы дела возражаю, – пошел на попятную Черкасский. – Вы, Федор Саввич, с больной ногой можете не в полной мере… ну и прочее. Там же будут нужны быстрота и натиск, а у вас…

– Не больная, а раненая. – Лейтенант не любил, когда ему указывали на полученное в прошлой войне ранение, лишь стараниями хирургов не приведшее к увечью. – Но ход ваших мыслей мне понятен. Только вот с казаками все же придется поделиться малой толикой славы. Мы в армии, а не в партизанском отряде.

Урядник вздохнул. Войну он начинал как раз в партизанах под началом самого Михаила Касьяновича Нечихаева и не видел в этом никакого умаления достоинства. Наоборот, действия в тылу врага приносили неплохую прибыль, что полностью соответствовало представлениям Василия Прокопьевича о настоящей войне. Меньше рубля в день настоящему русскому патриоту зарабатывать неприлично, а капитан Нечихаев позволял доводить степень любви к Родине до трешницы. Славное было времечко!

– Я готов, Федор Саввич! – В глазах урядника так и светилась жажда подвига. – Возьму половину своих, и как…

– Харя не треснет? – Мрачности князя Черкасского смог бы позавидовать любой гробовщик. – И вообще это моя идея.

– Я разве возражаю? – вскинулся Василь Прокопьич. – Пойдем вдвоем. Возьмем два отделения егерей да моих казаков десятка два. Этого хватит?

– Думаю, что хватит, – сказал Самохин, пресекая дальнейшее обсуждение. – Так и решим. Матвей Дмитриевич, вы пойдете старшим.

– Есть, ваше благородие!

– И постарайтесь без потерь, князь.

– Сделаем, Федор Саввич. – Черкасский стал предельно серьезен. – Или не сделаем, но не посрамим…

– Только попробуй сдохнуть, – пообещал лейтенант.

– Какая пошлость!

– Знаю, князь. И тем не менее потрудитесь вернуться живым и невредимым. Вас это тоже касается, Василь Прокопьич.

– Нас?

– Тебя, черт возьми, тебя…

Профессор Аткинсон всю свою сознательную жизнь искренне ненавидел людей в военной форме. Это чувство появилось в самом раннем детстве, когда маленького Бенджамина напугал пьяный солдат, и укрепилось значительно позже, после дуэли с отставным майором, из которой молодой ученый совершенно случайно вышел победителем. В принципе, этот поединок и определил дальнейшее научное творчество будущего профессора – ему так понравилось стрелять из пистолета… И тут уж сам Бог велел заняться артиллерией, дабы одним выстрелом уничтожить максимально возможное количество ненавистных военных.

Но вот полковника Уотсона он был готов стереть в порошок собственными руками, не прибегая к оружию:

– Вы понимаете, полковник, что ваши солдаты поставили под угрозу безопасность моих батарей? Я буду жаловаться Его Высочеству принцу-регенту! Вы слышите меня, мистер Уотсон?

Полковник Уотсон профессора слышал и очень жалел, что не может прихлопнуть надоедливого человека как муху. Ну про какую безопасность он говорит? Бред, право слово! И принц-регент вряд ли будет заниматься разбирательством в деле о забитых солдатами лошадях. Ведь что такое лошадь? Это не только тягловая скотина для перевозки артиллерийских орудий, но и внушительное количество вполне съедобного мяса. Особенно хороша конская печенка – после окончания действия эликсира храбрости у солдат просыпается чудовищный аппетит, и пока они не насытятся хоть чем-нибудь питательным, повторную порцию давать смертельно опасно. А печень, как известно, помогает быстро восстановить силы.

– Да, мистер Аткинсон, я все понимаю, и виновные в забое ваших лошадей будут непременно наказаны.

– Вы их повесите? Хотелось бы поприсутствовать.

– Я их пошлю в атаку на русские позиции.

– Да, но…

– И они умрут с пользой. Или вы, любезный мистер Аткинсон, тайный католик, если допускаете бесполезное уничтожение подданных Его Величества? Вы читали в газетах речь лорда Персиваля? Даже смерть должна приносить пользу Соединенному Королевству.

Красноречие полковника Уотсона объяснялось простой причиной – его полк не выполнил приказ и не прорвал русскую оборону, а профессор Аткинсон как нельзя лучше подходил на роль козла отпущения. Всегда можно сказать, что именно вынужденная помощь секретным артиллеристам отвлекла основные силы от выполнения поставленной задачи. Да так оно и есть на самом деле, черт побери! Разве профессор не обещал, что после работы его гаубиц от русских земляных укреплений ничего не останется? Обещал, но обманул!

– Не уходите от ответа, полковник! – нахмурился Аткинсон. – Лучше скажите, какие меры вы собираетесь предпринять для перемещения моих гаубиц на новые позиции? Уж не хотите ли вы сказать, что мы присланы к вам навечно? Дайте солдат, и они вручную дотолкают…

– Солдат? – перебил Уотсон? – У меня от полка осталось две с половиной роты, да и те еле живы. Идите к черту, любезный мистер Аткинсон!

Если профессор и собирался возмутиться, то сделать этого он не успел – глухо стукнувший в спину нож бросил его в объятия полковника.

– Что вы себе позволяете? – воскликнул не до конца разобравшийся в ситуации Уотсон. – Эй, мистер… я не интересуюсь итальянской любовью! Хотя… если вы настаиваете…

Урядник пнул связанного по рукам и ногам полковника и с укором посмотрел на сержанта Черкасского:

– Торопливый ты человек, Матвей, аж до неприличности. Вот какого хрена тебе не швырялось ножом вот в этого борова, а? Его не жалко – в английской армии полковников больше, чем блох на бродячем барбоске, а единственного ценного… Да о чем теперь говорить.