– Ну, это означает «друг», «товарищ», «брат».

Проходит какое-то время, и негр идет на базар покупать арбузы. Подходит к хачику, вот к вашему брату то есть и подходит, и говорит:

– Черножопый, продай арбуз!

Тот просто онемел. Негр ему еще раз:

– Черножопый, продай арбуз.

Тот аж с пеной у рта:

– Кто чэрножопий? Я – чэрножопий? Да мая жопа по сравнэнию с тваэй – СНЭ-ГУ-РАЧ-КА!

Аветисян захохотал, Арам остался мрачен, тем более что его как раз в этот момент приложило затылком к потолку. И неудивительно: с асфальтовой дороги Аветисян свернул в лес и уже минут пять как ехал по изъеденной колдобинами и рытвинами грунтовке, так и норовящей выскользнуть из-под колес, как ндравная кобылка из-под наездника. Сравнительно безобидные кочки вдруг резко сменялись кошмарными ухабами, на которых машина конвульсивно дергалась, и Арама то и дело тыкало головой в потолок. Можно было только предполагать, как переносит эту экзекуцию Афанасий Фокин. Похмелье и тряска – две вещи несовместные, если перефразировать поэта.

– Что-то непонятно, – сказал Влад. – Тут что, не могли дороги получше провести, если там авторемонтная мастерская? Да оттуда пока выберешься по этой дороге, снова машину разобьешь.

– Э, дорога есть, – возразил Аветисян. – Там, вдол рэки. Только нада крюк дэлат, щтобы по асфалту. Лучше пакароче. Тэм более щьто приехали.

Лес кончился. Сверкнула река. На берегу стояло широкое приземистое здание с покосившейся вывеской «Авторемонт», широкой, во весь фасад. Вдоль реки в самом деле шла асфальтовая дорога.

– Что-то тут никого нет, – сказал Свиридов подозрительно.

– Канэщно, никого нэт! – поддержал Аветисян, вылезая из машины. – Потому что я – хозяин. Понимаэщ? Бэз меня закрыто.

Свиридов взял армянина за ухо и, легонько притянув к себе, сказал:

– Дорогой мой Аветисян. Ты мне нравишься. Ты меня ловко наколол в Хабаровске, теперь не менее ловко предлагаешь исправить недоразумение. Только не вздумай фокусничать, дорогой. Я вас знаю.

– Канэщна! – ответил Аветисян с сияющей улыбкой. – Сейчас загоним машину внутр, Арам ее починит часа за два, а я пока спроворю шашлик. Был бы вино и главное – был бы баран. А это все ест. У нас в машине. Ви проходите, проходите! – Он открыл створку ворот, и Арам в «Мицубиси» вместе с Фокиным в буксируемой «Хонде» въехал во двор.

Аветисян не бросал слов на ветер: уже через полчаса Арам корпел над полетевшим «движком» многострадальной «Хонды», а Свиридов и Фокин сидели за столиком, пили вино и ждали шашлыка. Аветисян готовил угли в мангале и замачивал мясо по хитрой, им самим восхваленной рецептуре. При этом он болтал не переставая.

Через полтора часа, когда уже подходила первая порция шашлыка, из мастерской вышел Арам. Он был в фартуке, руки перепачканы.

– Пачиныл, – кратко сказал он. – Никакой денга теперь не надо.

– Что, правда – починил? – спросил разомлевший уже Фокин, который выпил на голодный желудок уже около двух литров белого вина.

– Иди – провэр, – сказал Арам, беря в руки шампур и меланхолично нанизывая на него куски мяса – один, другой, третий. – Эти бистрее пожарым. Жрать нада.

– Вместе пойдем проверим, потом жрать, – сказал Свиридов, вставая и цепляя с колен на указательный палец барсетку. – Может, она опять того… хреново работает.

– Бистрее, – крикнул им вслед Аветисян, – а то баран уже готов почти.

Какие-то непонятные нотки послышались в голосе Аветисяна, и Свиридов медленно повернул голову в его сторону. Аветисян все так же улыбался, но в руках его не было ни мяса, ни вина, ни специй, а только – пистолет, предохранителем которого он только что щелкнул. Аветисян оскалил белые неровные зубы в довольной усмешке:

– Нэ дергайся, дорогой. Я же сказаль, что баран готов почти. Ты и есть этот баран. Давай сюда барсетка. Я так понимаю, там хорощий дэнга ест. Твой друг еще на базаре в Хабаровске квакал, что там баксов полно.

Свиридов бросил пронизывающий взгляд на Афанасия: да, кажется, тот по пьяни в самом деле болтал лишнее. Аветисян давно мог спустить курок, но не спешил, чувствовал себя хозяином положения:

– Ви же приезжие, да? Я знаю, из Москвы. Это я все слышал. Удружили ви нам, малодцы. Я даже нэ поверил, когда нам позвонил Иван Филипыч и сказал, щьто тут чувак на моей машине, которая в угоне числится – действительно. Ви даже не знаете, как ви нам удружили. Дали нам такой харощий возможност взять вэсь барсетка. Ну-ка… – Свиридов бросил барсетку к его ногам, – посмотрим. Э, хорощий дэнга! Баксы, карточки нэррусские. Кредитки, да? Продвинутый ты, да? – Он, сощурясь, смотрел на Свиридова. Чуть позади, окаменев, стоял Фокин и перепачканный Арам с шампуром в руке. Свиридов произнес:

– Да вы что, ребята, совсем, что ли? Неаккуратно работаете! Если вы нас тут завалите за эту жалкую барсетку, то все равно куча свидетелей, которые нас с вами видели. Вряд ли Филипыч этот вас покрывать будет, если сюда приедут из Москвы расследовать обстоятельства нашего исчезно…

– Из Москвы? – Аветисян насмешливо щурился, при этом его лицо странным образом сохраняло выражение доброжелательности, хотя в глазах прыгали откровенно злые огоньки. – Ты щьто, важный персон? Посол, дыпломат? Нэ-эт! Тогда бы ты нэ стал покупать у меня эту развалюху и нэ лоханулся бы так! А щьто расследовать… да ты просто нэ знаещ, куда попал. Это тэбэ не Москва! Тут каждый за себя!