Тело Ошо в плохом состоянии и ему пришлось прекратить беседовать на несколько дней. Тем временем друзья из Бомбея искали для него новое место. Присутствие Ошо подобно магнетическому горящему факелу. Искателей истины притягивает к нему, где бы он ни был. Каждый день все больше и больше саньясинов приезжает с Запада. Прошло уже пять месяцев, как он живет в Сумиле. Соседи очень раздражены его присутствием и увеличивающимся наплывом посетителей. Однажды утром мы узнали, что Ошо через пару дней переезжает в Пуну. Мы стали паковать свои вещи и были очень счастливы, что переезжаем в Пуну вместе с ним.

Третьего января 1987 года ранним утром Ошо приехал в Пуну после отдыха в несколько дней. Он снова начал говорить в аудитории

Чжуан-Цзы, каждое утро и каждый вечер. Его тело теперь выглядело достаточно сильным, а его голос огненным, как в былые дни.

Когда были беседы о Заратустре, он танцевал с нами, когда входил, и когда уходил. Чувствовалась, что это энергия играет между мастером и учениками. Все место снова вибрировало от его энергии. Но это продолжалось недолго. У Ошо заболели плечи, а также заболело ухо. И снова он прекратил выходить. Врач, специалист по ушным заболеваниям, который лечил Ошо, был в растерянности, когда обнаружил, что все, что он делал, не принесло никакого результата. Тогда образец крови Ошо повезли на Запад, на исследование, которое показало, что он был отравлен в американских тюрьмах.

Его глаза становились слабее каждый день, так что он не мог терпеть яркий свет. Через много дней он все же стал выходить в Будда-зал, но в темных очках. Для меня он в очках был еще более прекрасен, но мне не хватало его прекрасных океанических глаз.

Я ответила, что тело Ошо увядает с каждым днем: он теряет вес и становится слабее. Ему пришлось прекращать беседы снова и снова из-за своего плохого здоровья. Позже Ошо не стал ни с кем больше встречаться, кроме своей помощницы и доктора. С того дня я больше не видела Ошо физически. Теперь связь с Ошо перешла на некий более глубокий уровень. У меня было неопределенное чувство, что Ошо не будет с нами еще очень долгое время. Я была шокирована, когда Ошо послал нам сообщение, чтобы в Будда-зале мы одевали белые робы. По индийской традиции люди собираются в белых одеждах только тогда, когда кто-то умирает. У меня был еще один шок, когда я увидела, как все здания в коммуне красят в черный цвет.

В своих последних беседах о дзен Ошо делал ударение только на медитации. После каждой беседы он вел нас глубже и глубже в медитацию. Я чувствовала, что Ошо наносит последние штрихи на свою картину.

В апреле 1989 года Ошо снова прекратил говорить. Он выходил в Будда-зал на 20 минут, чтобы посидеть с нами в молчании. Он выглядел еще более хрупким. И все же, когда он выходил и уходил, он здоровался с каждым человеком сложенными вместе ладонями, передвигаясь медленно по подиуму по всем направлениям. Иногда я чувствовала, что его ноги подкашиваются, и мое сердце хотело кричать: «Ошо, пожалуйста, зачем все это! Не мучай так сильно свое тело». Но он не прекращал. Он продолжал и продолжал выходить каждый день, делая то, что он считал нужным.

9 декабря 1989 года я была поражена, услышав о смерти Нирвано. Я помню, как в одной из своих ранних бесед Ошо сказал, что когда мастер уходит из тела, те, кто глубоко связаны с ним, не смогут жить, а также он упоминал Нирвано, как одного из таких людей. Я беспокоилась, повлияла ли смерть Нирвано каким-либо образом на тело Ошо.

11 декабря 1989 года на день рождения Ошо я чувствовала себя очень печальной, так что не послала ему даже цветов. На вечернем даршане, когда Ошо ходил по подиуму, приветствуя всех, мое сердце разрывалось от боли. Когда он посмотрел на меня, слезы потекли из моих глаз как подарок ему на день рождения. Во время сатсанга я почувствовала, что Ошо прекращает наполнять нас своей энергией и готовится к тому, чтобы нас покинуть. Мой ум оттолкнул это чувство, сказав: «Нет, Нет, он не покинет нас так быстро».

Однажды вечером врач Ошо объявил в Будда-зале, что во время сатсанга кто-то в зале читал мантры, посылая негативную энергию на Ошо, и это воздействовала на пупочный центр Ошо. Он попросил прекратить это делать. Через пару дней было объявлено, что снова тот же человек пытается причинить Ошо вред намеренно, используя черную магию. Ошо передал, что может вернуть все это назад этому человеку, но это не его путь. Его сострадание не позволит ему заниматься такими вещами.

Так как тело Ошо — самая драгоценная вещь для нас, мы, его саньясины, попытались выяснить, кто этим занимается. Мы меняли места на несколько дней, но все было напрасно. Чтение мантр продолжалось, но, несмотря на это Ошо продолжал выходить в Будда-зал.

Однажды вечером я увидела, как кто-то сел на мое обычное место. Я сказала ему об этом, и он заявил, что сегодня все иначе. Все индийцы садятся с этой стороны, и я могу выбрать себе любое место. Затем он сообщил, что во время сатсанга мы должны сидеть с открытыми глазами. Времени на обсуждение было не очень много, и я села в четвертом ряду с правой стороны от Ошо под углом 45 градусов, как всегда.

Ошо вышел на подиум Будда-зала. Играла музыка, и его лицо было таким проницательным и сияющим. Очень медленно он прошел вокруг со сложенными ладонями, сел в кресло и закрыл глаза. Я глядела на него широко раскрытыми глазами. Его лицо излучало свет. Через несколько минут музыка остановилась и воцарилась полная тишина. Ошо медленно открыл глаза и стал смотреть на своих потенциальных медитирующих Будд, поворачивая свою голову. Когда он повернулся в мою сторону, мои глаза мгновенно встретились с его глазами. Я просто замерла. Волна страха прокатилась по всему моему телу, и оно начало дрожать. Ошо продолжал глядеть в мои глаза. Мой ум совершенно опустел, осталось лишь это осознание — что он смотрит мне в глаза. Я не могу сказать, как долго это продолжалось, может быть, пару минут, но это было как вечность. Мои глаза закрылись сами по себе, ия утонула в глубокой тишине внутри меня. Когда я открыла глаза, Ошо уже покинул подиум, и Будда-зал был почти пустой. Я не могла больше думать. Каким-то образом я поднялась и заставила свое тело пойти в мою комнату и лечь на кровать, не понимая, что произошло.

Я внезапно заплакала, как маленький ребенок, который все потерял и остался где-то совершенно один. Я плакала и плакала, а затем заснула.

Утром я проснулась очень свежая и свободная. Я приготовила утренний чай и, когда потягивала чай с закрытыми глазами, я поняла, что беременна пустотой, о которой я должна заботиться.

17 января 1990 года я отправилась в Бомбей, чтобы подписать некоторые документы в нотариальной конторе. По какой-то причине бумаги не были готовы, и я назначила встречу на 20 января. Я решила вернуться в Пуну 18 января рано утром.