Но «архитекторы» перестройки, объявив себя приверженцами демократии, сумели сохранить свое положение в партии незыблемым. Горбачев, как известно, сосредоточил в своих руках всю полноту политической и государственной власти: сумел занять второе кресло — председателя Президиума Верховного Совета СССР, а затем стать президентом. Без этого вряд ли бы удалось довершить процесс разрушения КПСС.

Один любопытный феномен Зюганов не может объяснить до сих пор: многие высокопоставленные партийные чиновники с поразительным упорством продолжали расшатывать устои партии даже тогда, когда было ясно, что они и сами будут погребены под ее обломками — люди утрачивали элементарную рассудочность, теряли естественное чувство самосохранения. Трудно сказать, что они испытывали в августе девяносто первого, навсегда покидая свои кабинеты и протискиваясь сквозь ослепленную ненавистью толпу. Во время подписания указа о роспуске КПСС, которое, как известно, происходило прямо на сессии Верховного Совета РСФСР, Ельцин обращался с Горбачевым как директор школы с нашкодившим учеником. Впрочем, тот, судя по всему, не ощущал своего унижения, как не чувствовал он его и впоследствии, когда приторговывал пиццей.

Однако все это случилось гораздо позже. Когда же Зюганов впервые входил в здание на Старой площади в статусе ответственного работника ЦК, под его сводами царила совсем иная атмосфера. Ю. В. Андропов прекрасно понимал, что центральному аппарату партии будет принадлежать определяющая роль в решении задач, которые, по его замыслу, позволят сдвинуть страну с мертвой точки, обеспечат ей поступательное движение. Новые задачи должны решать новые люди. В ЦК формировалась по-настоящему динамичная команда единомышленников, в основном из тех, кому до сорока, кто имел хорошую жизненную школу, солидную научную подготовку, способности к нестандартному мышлению. Кстати, численность аппарата ЦК КПСС была не так уж велика, как пытались это внушить обывателю в период развернутой травли партии, — вместе с обслуживающим персоналом она насчитывала около 2200 человек, что, к примеру, значительно меньше численности нынешнего аппарата президента Российской Федерации. При этом следует учитывать, что страна была вдвое больше и задачи, решаемые ЦК, были несоизмеримо сложнее и масштабнее, затрагивали буквально все сферы политической, экономической, социальной и культурной жизни общества.

К сожалению, судьба не дала Юрию Владимировичу времени на задуманные им преобразования. Всего лишь пятнадцать месяцев находился он у власти, из них меньше года было отпущено ему на активную работу. Но даже за этот короткий срок он сумел снискать в народе огромные симпатии. Люди, уставшие от пустословия и двойной морали правителей брежневской эпохи, прекрасно понимали: решительный поворот в кадровой политике — это необходимое условие, прелюдия качественных изменений в обществе. Все были уверены в том, что они последуют. Не сомневался в этом и Зюганов, который сразу же ощутил свежие веяния, черты новаторского стиля в той напряженной работе, которая велась тогда в ЦК КПСС.

Не будем, конечно, переоценивать те возможности, которыми тогда располагал Геннадий Андреевич. Их было еще недостаточно для того, чтобы мог он в то время делать масштабные прогнозы и далеко идущие выводы. Но вместе с тем уровень его компетентности вполне позволял судить о том, что Андропов, преодолев инерцию представлений и мышления своих предшественников, выбрал верное, а главное — конструктивное направление движения.

Не вызывало сомнений, что партия ориентировалась на то, что впереди — большая и нелегкая работа, а чтобы определить пути дальнейшего продвижения, еще очень многое следовало понять и в первую очередь — переосмыслить сложившиеся представления о социалистическом обществе, о сохраняющихся в нем противоречиях. Нетрудно было увидеть и указание на главный их источник, сокрытый в неразрешенных до конца отношениях собственности. «Исторический опыт реального социализма показывает, — писал Андропов в статье „Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР“, — что превращение „моего“, частнособственнического, в „наше“, общее — дело непростое. Переворот в отношениях собственности отнюдь не сводится к одновременному акту, в результате которого основные средства производства становятся общенародным достоянием. Получить право хозяина и стать хозяином — настоящим, мудрым, рачительным — далеко не одно и то же». Обращалось внимание и на то, что превращение «моего» в «наше» — это длительный и многоплановый процесс.

Перед вдумчивым читателем обнажалась главная болевая точка, при наличии которой все предшествующие разговоры о построении развитого социализма выглядели, по крайней мере, преждевременными. Но способы лечения еще предстояло выработать. На июньском пленуме ЦК КПСС 1983 года Андропов подчеркнул, что «мы в своем историческом развитии подошли сейчас к такому историческому рубежу, когда не только назрели, но и стали неизбежными глубокие качественные изменения в производительных силах и соответствующее этапу совершенствование производственных отношений». И далее делал ставший для многих неожиданным вывод: «Мы еще до сих пор не изучили в должной мере общество, в котором живем и трудимся, не полностью раскрыли присущие ему закономерности, особенно экономические. Поэтому вынуждены действовать, так сказать, эмпирически весьма нерациональным способом проб и ошибок».

За теоретическими размышлениями и взвешенными шагами угадывалась жесткая логика, исключающая импульсивные, спонтанные решения с непредвиденными последствиями. Что, однако, не замедляло перехода к практическим действиям там, где они уже назрели.

Естественно, конкретные дела не сводились только к политике «закручивания гаек». Неслучайно, например, Н. И. Рыжков, которому было поручено возглавить созданный при Андропове экономический отдел ЦК КПСС, полагает, что истинным началом перестройки следует считать не апрель 1985 года, а уже первое выступление Ю. В. Андропова в ранге генерального секретаря на ноябрьском пленуме ЦК КПСС 1982 года. «Ситуация в стране к этому моменту была более чем сложной и в экономическом, и в морально-политическом отношениях. Не хочу, — писал Николай Иванович, — претендовать на сомнительную роль самого умного, но тогда… слушая привычные фразы словотворчества (сочиненные командой предыдущего лидера), все же легко ловил в докладе Андропова чрезвычайно близкие мне мысли. О необходимости ускорить работу по совершенствованию всей сферы руководства экономикой — управления, планирования, хозяйственного механизма; об увеличении самостоятельности промышленных предприятий, колхозов, совхозов; о решительности в борьбе с повальными нарушениями дисциплины. И хотя мысли эти были втиснуты в традиционный… казенный текст, они были услышаны, и не только мною, и вызывали некое чувство, которое я вольно определил как удивленное ожидание» [7] .

Воспоминания Рыжкова помогают уяснить характер идей, к которым вплотную подошел Андропов. По свидетельству Николая Ивановича, в 1983 году он проявлял особенный интерес к внешнеэкономическим вопросам, просил подробно изложить ему механизм работы концессий, совместных предприятий, внимательно наблюдал за взаимоотношениями СССР со странами СЭВ. Часто говорил о взаимовыгодной интеграции, но постоянно предупреждал: поменьше дипломатических политесов, следует в первую очередь блюсти свои интересы. В узком кругу Юрий Владимирович не раз сетовал на то, что мы неоправданно отвлекаем ресурсы из нашей экономики для стран, заявляющих о своей социалистической ориентации. У него было твердое убеждение, что постепенно следует уменьшать масштабы так называемой помощи другим странам.

Важное свидетельство находим в воспоминаниях другого крупного руководителя партии, кандидата в члены Политбюро, секретаря ЦК КПСС В. И. Долгих: «В оборонной промышленности у нас было перепроизводство. Когда генеральным секретарем стал Андропов, он поставил вопрос о том, что надо перекачать средства и ресурсы в гражданские отрасли. Поручено было Горбачеву, Рыжкову и мне заняться этим делом. Мы считались молодой порослью в ЦК, и Андропов нам доверял» [8] .

Даже далеко не полный перечень вопросов, которыми интересовался и занимался Андропов, наталкивает на мысль: он сумел предугадать то, что вскоре будет востребовано обществом. Вместе с тем вся его работа в конце 1982-го и в 1983 году свидетельствовала о том, что он подходил к назревшим проблемам с учетом огромного позитивного опыта социалистического строительства, считая, что партия не использовала и малой доли возможностей и преимуществ, заложенных в социализме. Платформа, на которой стоял Андропов, «команде реформаторов», сформировавшейся на волне горбачевской перестройки, пришлась не по душе — у этих людей цели были иные. Этим и объясняются их попытки задним числом умалить и исказить суть реформаторских идей Андропова, представить его монстром командно-административной системы, опиравшимся главным образом на ресурсы всемогущего КГБ.