И действительно, именно в экономической политике того времени наиболее ярко отражаются глубина, гибкость и прозорливость ленинской мысли. И ее последовательность.Чрезвычайная обстановка Гражданской войны вынудила спасать экономику, минуя товарно-денежные отношения. Но «скачка к коммунизму», о котором мечталось многим нетерпеливым коммунистам из ленинского окружения, не получилось. Даже им стало ясно, что товарно-денежные отношения нельзя «отменить» декретами. Руководители страны сумели тогда вовремя сделать надлежащие выводы и в считаные месяцы предприняли энергичные меры по переходу к новой экономической политике. И страна стала оживать буквально на глазах. Ленин прекрасно понимал, что в условиях, когда обостряющееся противоборство грозит самому существованию России, надо уметь находить компромиссы, чтобы обеспечивать развитие государства и выживание нации. Подобные компромиссы могут не только носить тактический характер, но и иметь длительную историческую перспективу. В тех случаях, например, когда встает вопрос о господствующих в обществе производственных отношениях, жизненности тех или иных форм собственности.

Чаще всего на левом фланге политических течений почему-то возмущаются утверждением Зюганова о том, что КПСС, обретя монополию на власть и присвоив себе абсолютное право на истину, уверовала в незыблемость одной, общественной, формы собственности, создав тем самым объективные предпосылки сначала стагнации, а затем и развала экономики СССР. КПРФ в отличие от других коммунистических организаций сумела сделать из этого самые серьезные выводы. Сегодня в ее программе прямо записано, что нельзя какую-либо форму собственности отвергать декретом, пока она не выработала полностью свой ресурс, так же как нельзя навязывать обществу однопартийную систему правления, превращать свою идеологию в единственную. Но при этом, что, кстати, постоянно подчеркивает Геннадий Андреевич, Компартия выступала и выступает за ведущую роль общественной формы собственности во всем ее разнообразии — от государственной до кооперативной.

На мой взгляд, нет ничего более нелепого, чем стремление доказать на этом основании недоказуемое, а именно то, что КПРФ лишила себя права называться коммунистической и изменила марксизму. Обращает на себя внимание, что и левые радикалы, и правые идеологи сомкнулись в безуспешных попытках решить одно и то же не имеющее решений уравнение — поставить российскую Компартию на одну доску с современными буржуазными партиями социал-демократического толка. Причина такого единодушия понятна: и те и другие мечтают увести из-под влияния КПРФ широкие массы трудящихся, связывающих с коммунистическими идеалами свои надежды на завтрашний день. И тем и другим не дает покоя, что КПРФ ищет и, главное, находит выходы из исторических тупиков, в которые ее пытаются затолкать.

Конечно, этот поиск сопряжен с неизбежными ошибками, просчетами и неудачами. Но ведь кто-то должен отвечать на вызовы новой эпохи, не полагаясь на устаревшие оценки общественных явлений, не уповая на подсказки и советы тех, кто до сих пор пытается отыскать в наборах революционных постулатов рецепты на любой случай современной жизни. Впрочем, сторонников марксизма, привыкших маршировать одним, раз и навсегда заданным курсом, в коммунистическом движении хватало во все времена. Именно им было в свое время адресовано предостережение Сталина: «Нельзя требовать от классиков марксизма, отделенных от нашего времени периодом в 45–55 лет, чтобы они предвидели все и всякие случаи зигзагов истории в каждой отдельной стране в далеком будущем. Было бы смешно требовать, чтобы классики марксизма выработали для нас готовые решения на все и всякие теоретические вопросы, которые могут возникнуть в каждой отдельной стране, спустя 50—100 лет, с тем чтобы мы, потомки классиков марксизма, имели возможность спокойно лежать на печке и жевать готовые решения».

Предостерегая от упрощенного понимания своих идей, Маркс говорил: «Я знаю только одно, что я не марксист». Ленин по этому же поводу писал: «…Никто из марксистов не понял Маркса !/г века спустя». Вряд ли мы лучше стали разбираться в марксизме по прошествии еще одного столетия — всё, что с нами происходило в течение последних двадцати лет, свидетельствует как раз об обратном. Помнится, как в самый разгар перестройки, в 1989 году, вышла в свет книга С. Платонова, взявшего на себя труд попробовать разобраться хотя бы в части теоретического наследия Маркса [18] . Автор предложил читателям вникнуть в суть таких, казалось бы, известных работ, как «Экономическо-философские рукописи 1844 г.», «Святое семейство» (написана вместе с Энгельсом), «Немецкая идеология». Результаты этого безусловно полезного начинания повергли тогда читающую и думающую публику в настоящее смятение. Для многих марксистские истины, которые в общем-то никогда и ни от кого не скрывались за семью печатями, стали подлинным откровением. Оказалось, например, что, по Марксу, победа пролетарской революции и развитие производительных сил в рамках социализма есть не уничтожениечастной собственности, а лишь начальный шагк этому, ее «упразднение». Что коммунизм — это не«идеальный способ производства», а историческая эпоха, включающая целый ряд способов производства.Что «как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития»,а свободное развитие каждого и всех воплотится только в последующей эпохе «положительного гуманизма».

Может быть, в сравнении с «крамольностью» идей самого основоположника марксизма «ревизионизм» Зюганова и КПРФ в целом будет представляться «настоящим марксистам» не столь пугающим. К тому же наиболее пытливых из них ждет еще немало подобных «сенсационных» открытий и на страницах трудов В. И. Ленина.

Мы же пока от теории вернемся к практике, поскольку нашего героя часто обвиняют не только в идейных заблуждениях, но и, как мы уже говорили, в небезупречной практической деятельности, вплоть до склонности к сотрудничеству с чуждыми пролетариату классами и элементами. Нельзя, к примеру, обойти вниманием созданный задним числом и будоражащий воображение наивных людей миф о том, что Зюганов несет значительную долю ответственности за развал КПСС и СССР. Причем — ну надо же такое придумать! — наряду с Горбачевым, Яковлевым и Ельциным. Трудно в это поверить, но ему вменяется в вину даже активное участие в создании Коммунистической партии РСФСР.

Идея образования в России республиканской организации КПСС была выдвинута в начале 1990 года на съезде Объединенного фронта трудящихся и подхвачена большой группой ленинградских коммунистов. Их инициативу созыва съезда российских коммунистов тогда поддержали действительно не все. Во-первых, как и следовало ожидать, раздражение и противодействие она вызвала у горбачевского окружения, вполне обоснованно усмотревшего в ней стремление оппозиционных и патриотических сил к организационному сплочению, угрозу своему господствующему положению в КПСС. Неудивительно поэтому, что против консолидации коммунистов России резко выступил А. Н. Яковлев, организовав в «демократических» СМИ мощнейшую пропагандистскую кампанию. Сопровождалась она обвинениями сторонников создания Компартии России в «расколе» КПСС и поголовным навешиванием на них ярлыков «великодержавных шовинистов».

Кроме того, многие коммунисты из союзных республик опасались, что образование КП РСФСР может усилить центробежные тенденции, захлестнувшие национальные окраины страны. Были сомневающиеся в целесообразности такого шага и в российских регионах, которые в целом активно поддержали инициативу ленинградцев.

Надо сказать, что идею создания российской Компартии никто не изобретал и не выдумывал. Она давно витала в воздухе, отражала назревшую жизненную потребность и отвечала интересам не только россиян. То, что структура КПСС как исторически сложившейся системы государственно-политического управления не отвечала реальным задачам социально-экономического развития страны, тормозила решение проблем гармоничного развития национальных отношений, стало ясно еще в послевоенные годы. Вопрос этот неоднократно поднимался снизу и обсуждался в верхних эшелонах власти. Откликом на эту назревшую потребность явилось, например, создание в 1956 году республиканской газеты «Советская Россия». Однако до принципиальных организационных решений дело так и не дошло — Хрущев затеял иную, совершенно бессмысленную реорганизацию партийно-государственной структуры, поделив ее на две части — промышленную и сельскую. От волюнтаристской политики страдала в первую очередь Россия — заступиться за нее, за ее интересы было некому. Если даже ее территориальная целостность для союзного центра представлялась чем-то несущественным (яркий пример тому — судьба Крыма), что уж говорить о приоритетах экономического и социального развития. Коренные области Российской Федерации, питавшие национальные окраины, Сибирь, Дальний Восток, служившие для развивавшихся районов основным источником человеческих ресурсов, квалифицированных кадров учителей, врачей, землепашцев, строителей, геологов, — сами оставались на положении бедных родственников.