Шрифт:
так мог написать лишь живописец, органически чувствующий цветовую гамму. Многокрасочная атмосфера стихотворения помогает резче ощутить острую характерность образа Хлебникова.
Урус-дервиш, поэт-бродяга По странам мысли и земли! Как без тебя в поэтах наго! Как нагло звук твой расплели! Ты умер смертью всех бездомных, Ты, предземшара, в шар свой взят… И клочья дум твоих огромных, Как листья, по свету летят… («Велимиру Хлебникову»)Энергичный, упругий ритм строки прекрасно гармонирует здесь с интенсивной цветовой окраской всего стихотворения.
Городецкий был лириком по самой природе своего поэтического дарования. Но его лирика отнюдь не носила сугубо личностный характер и не замыкалась в сфере чувства и мысли. Она еще событийна. Случившийся эпизод, какой-нибудь важный жизненный факт, встреча, событие — все это вдруг обретало вторичную и обобщенную жизнь в стихах Городецкого. Можно сказать об эпическом складе лирического таланта этого поэта. Городецкий-лирик всегда тяготел к эпосу. Проницательно заметил Блок: «… Городецкий имеет полное право называть свои стихи не только лирическими, но и лироэпическими,потому что красная нить событий пронизывает лирику» [59] . Не случайно увлечение Городецкого жанром поэмы, особенно сильно проявившееся после революции. Величие происходивших в стране событий, их масштабность и драматизм — все это естественно усиливало тяготение поэта к эпосу.
59
Блок А. О лирике, т. 5, с. 146.
В 1918 году в Тифлисе вышла отдельным изданием поэма Городецкого «Шофер Владо». В основе ее сюжета — романтическая история о смелом и мужественном человеке, ценой собственной жизни спасшем от смерти прелестную девушку. Отчетливо просвечивает в сюжете его социальная подоплека. Светлому, поэтическому миру противостоит в поэме мир наживы и корысти, воплощенный в образе «белого князя» Вово.
Высокий романтический накал пронизывает всю эту поэму, в которой мы улавливаем отдаленное эхо кавказских поэм Лермонтова. И образ «пугливой, трепетно-милой» аджарки, и кряжистый характер «седого, как пена на волне» ее старика отца, и демонический образ князя — все они выписаны на романтический манер. Вяло и пунктирно изображен характер главного героя поэмы — шофера Владо. Мы не чувствуем его внутреннего мира, его психологии, его взгляда на жизнь. Но есть в этом произведении то наивное ощущение непосредственности бытия, которое всегда было свойственно Городецкому еще со времен «Яри». Здесь оно выражалось, разумеется, в иных формах, чем в древнерусских стилизациях. Вся образная структура поэмы — ее изобразительные средства и энергия упругого, гибко вьющегося стиха — отлично подчеркивали слиянность человека и природы. Она — живой организм, она дышит, она как бы непосредственно участвует в тех драматических событиях, которые изображены в поэме Городецкого.
В 1928 году на страницах журнала «Красная нива» появилась его обширная поэма «Красный Питер», никогда с тех пор не перепечатывавшаяся. Между тем это произведение во многих отношениях примечательное.
Поэма открывается вступлением, рисующим картину революционного Петрограда. Все в этом городе взбудоражено, все взметено. Вихрь революции проник во все поры общественного и личного бытия людей.
В красном Питере начало Мира нового кричит.Но далеко не всем по душе этот новый мир. Он страшен и ненавистен банкиру, чиновнику, той злополучной «дамочке Софи», «в шляпке с мехом кенгуру», равно как и тому в «стертом фраке» лектору, в докладе которого «на красные причины развивался белый взгляд». Пестр и жалок этот обреченный историей мир. Ему противостоит разудалый и веселый матрос Фома, ненавидящий буржуев, но готовый сорвать любовь с первой «буржуечкой».
Как и у Блока в «Двенадцати», революция представлена в поэме Городецкого лишь как сила ненавидящая и разрушающая. Матрос Фома напоминает нам мужественных и беспощадных блоковских апостолов, неумолимых в своей ярости против старого мира и прекрасных в своей верности революционному долгу.
Старый мир серпом подкошен, Молоток верней, чем крест. Золотой телец раскрошен. Кто не трудится — не ест… … Светит Маркс челом огромным, Речь немая горяча, И глядит Сократом скромным Русский профиль Ильича…Вот символ веры матроса Фомы и всех тех, кто вместе с ним призван историей на руинах прогнившего прошлого построить новое, справедливое будущее. Сшибка двух миров раскрывается здесь как грандиозная битва идей, жестокая и неумолимая. Многое решается в этой битве, от ее исхода зависят судьбы человечества.
«Красный Питер» — вещь далеко не во всем бесспорная. Неровная в художественном отношении, она еще и не всегда точно воссоздает картину жизни советского общества в период гражданской войны и в первые годы после нее. Написанная с явной оглядкой на «Двенадцать», поэма Городецкого не заключала в себе открытия нового жизненного материала и создавала ощущение вторичности, недостаточной оригинальности поэтической мысли. При всем том в творческой биографии Городецкого это было важное произведение, свидетельствовавшее о том, сколь решительно его автор преодолевал в себе груз прошлого, сколь интенсивно и органично вызревал в нем советский поэт.
В 1935 году Городецкий написал стихотворение «Поэт» — глубокое по мысли и прекрасное по форме. В нем сопоставлены судьбы искусства в старой и новой России. «Птица-песня», которой «крылья мяли», «горло рвали и давили грудь пятой», ныне вырвалась на широкий простор и обрела возможность свободного и вдохновенного полета:
Птицы-песни взлет свободен, Птицы-песни голос годен И в бою и за трудом. Слово чувством накалилось, Слово мыслью утвердилось, Слово стало рычагом.Это стихотворение явилось как бы выражением эстетического кредо поэта на новом его историческом пути. Оно еще более подтверждало основательность и серьезность идейного перевооружения Городецкого, равно как и значимость этого процесса для его творчества.
В 30-х годах наступила известная пауза в развитии Городецкого. Все меньше писались стихи оригинальные, преобладать стали переводы и другие формы литературной работы. Те серьезные и острые социально-исторические процессы, которые происходили в советской стране на протяжении этого десятилетия, видимо, нелегко и небезболезненно воспринимались Городецким. И он не сумел сразу найти в себе достаточно глубокие и сильные слова, чтобы выразить свое отношение ко всему тому новому и великому, что в трудном борении пробивало себе дорогу в жизни.