Второй и последний раз я прикасался к Любочке руками, когда массировал растянутую мышцу на ее широченной, как аэродром, спине. После этого Муса потребовал прекратить подобные сеансы лечения, так как Любочка при этом орала благим матом. Местные завсегдатаи, подумав, что Муса открыл здесь еще и бордель, стали интересоваться расценками на эти услуги. Однако все мои труды не пропали даром, и водку мне Любочка наливала качественную. Вот и на этот раз, завидев меня, она широко заулыбалась. Я ответил ей тем же:

– Доброе утро, Любочка! – сказал я. – Как здоровьице?

– Спасибо, Володечка! Вчера что-то запершило в горле...

«Ну, началось!» – подумалось мне.

– Наверное, я вчера простудилась, – продолжила она. – Но я сразу же приняла таблетку эту... аспирина, как его... УПСА...

– Ой, Любочка, не надо у пса... Вообще не верьте этой рекламе! Как врач тебе говорю... Лучше бы ты попарила ноги и приняла стопарь водки. И настроение бы поднялось, и простуду как рукой сняло бы.

– Правда, что ль? – кокетливо спросила Любочка. – Ты все шутишь, Володечка...

– Абсолютная правда! Лучше всякой химии помогает. Кстати, что у нас сегодня из не очень мажорного, но приличного?

– Сегодня только самарский «Родник», – извиняющимся голосом сказала продавщица. – Но водка неплохая.

– Давай сто грамм на дегустацию! – деловым тоном сказал я.

Любочка полезла куда-то за прилавок и вынула оттуда початую бутылку «Родника». Затем она наполнила живительной влагой пластмассовый стаканчик почти до краев и протянула его мне. Я опрокинул стаканчик и тут же захрустел предо-ставленным мне заботливой Любочкой салатиком. Поскольку я с утра ничего не ел, то, не успев дожевать, почувствовал, как процесс наполнения мира смыслом вступил в начальную стадию. Я подумал, что неплохо бы с кем-нибудь поговорить. Продолжать разговор с Любочкой о ее проблемах со здоровьем мне не хотелось. Я огляделся и увидел у стойки одиноко стоящего седого мужчину лет сорока, который тяжело, но верно доканчивал бутылку темного пива. Я никогда не был силен в изыскивании повода для начала разговора и просто спросил:

– Вы любите темное пиво?

Мужчина оторвался от бутылки и посмотрел на меня колючими карими глазами.

– Все может быть, – ответил он.

– Да вы философ! – радостно воскликнул я и, повернувшись к продавщице, крикнул: – Любочка, еще сто грамм, пожалуйста!

– Скорее циник, – ответил мне Седой и допил остатки пива.

– Циник тоже может быть философом, – заметил я. – Но я вижу, у вас что-то сегодня неважно с настроением... Бросьте вы, на самом деле все хорошо, мир прекрасен!

– Какая глупость! – скривившись, ответил Седой. – Мир не может быть прекрасным или ужасным, он реален, и тем нормален. Прекрасный мир или ужасный мир – это крайности. Крайности же нежизнеспособны... И когда все же они случаются, с миром действительно происходят разные катаклизмы, то есть отклонения от нормы. Поэтому пусть уж он будет нормальным, то есть обыденным и скучным.

– Похоже, что с вами недавно случился один из катаклизмов этого мира, – сказал я. – А вы знаете, я нашел способ сделать восприятие окружающей меня реальности радостным.

И в качестве иллюстрации взялся за пластиковый стакан с водкой, принесенный мне Любочкой.

– Ваше здоровье! – сказал я и послал вторую порцию водки в горло.

– Да? – медленно протянул Седой, разглядывая пустую пивную бутылку. – А я вот никак не найду средства примириться с миром и всеми дураками и занудами, его населяющими!

Я доел остатки салата и сказал:

– Надеюсь, последнее определение ко мне не относится.

– Ну что вы! – протянул Седой. – Вас я еще пока не идентифицировал.

– А кроме перечисленных двух, какие еще типажи гуляют по вашему миру? – спросил я.

– О, их достаточно! Ласковые истерики, романтичные мудаки, прагматичные сволочи, безобидные мудозвоны и так далее.

– Боюсь, что вам это покажется странным, но я как-то пока не нашел из перечисленного вами соответствующую мне ипостась...

– Но особенно за последнее время меня достали, – продолжал, не обращая внимания на мою реплику, Седой, – энергичные долдоны. Господи, их бы энергию да на мирные цели!

В этот момент колокольчик над входной дверью звякнул, дверь открылась, и в помещение вошел мужчина высокого роста, крепкого сложения, в сером пиджаке и тряпичной кепке такого же цвета. У него было широкое розовое лицо и большие голубые немигающие глаза. Войдя в помещение, мужчина снял кепку, обнажив здоровенную красную лысину, напоминающую тщательно расчищенную вертолетную площадку в джунглях Амазонки.

Перед нами стоял Дмитрий Дынин собственной персоной – местный участковый милиционер, мой сосед по дому и старый детский товарищ, с которым мы вместе играли в казаков-разбойников. До сих пор помню ту здоровенную железную дрыну-пулемет, которую я таскал по двору за ним, служа в те годы у него ординарцем...