– Мне откуда знать? – как-то неестественно зевнул Колобок. – Мне только сегодня сообщили, что он Попов.

– А ты, дорогой, узнай, – душевно сказал Чехов. – Сегодня же и узнай.

– Точно! – меня аж в дрожь бросило. – Представляете, в нашем психиатрическом орудует шайка злых психиатров, которые методично, одного за другим, выводят из строя лучших людей державы!

– Ну уж и лучших, – усомнился полковник. – Меня почему-то не тронули.

Я не рискнул обсуждать его достоинства, только злорадно заметил:

– Да? А разве следить за тобой уже не начали?

– Ребята, мне бы на работу…

– Да погоди ты, – отмахнулся Чехов. – Не, не катит. Твоя теория ни к черту не годится. Да и не тянут твои коллеги крутые дела проворачивать.

У меня отвисла челюсть. Полковник что, за хлопотами окончательно чувства юмора лишился?

Чехов между тем завел двигатель и уже без сюрпризов погнал к клинике. Колобок моментально повеселел.

– А что же ты про своего приятеля ничего не спрашиваешь?

– Не люблю плохие новости выслушивать, – отозвался я уныло. – А после того как сегодня на этот «фикус» насмотрелся…

– Ты имеешь в виду Попова? Так вот, – Колобка прямо-таки раздуло от гордости, – дела Колесова по сравнению с «фикусом», как ты изволил выразиться, не так уж плохи. Он уже некоторые слова усвоил.

– Но эта «лиана» тоже разговаривает, – заметил я без особого воодушевления.

– У Попова всего-навсего удалось выработать условный рефлекс. А то, что он при этом еще и слова говорит, так это только благодаря естественному для человека устройству голосового аппарата. Лабораторная крыса тоже бы говорила, если бы могла. А у Колесова проблески интеллекта проскальзывают. Пока слабые, но проскальзывают. Он даже на меня уже реагирует и на телевизор. На телевизор, правда, чаще.

– То есть ты хочешь сказать, Мишку не обязательно ждет растительное будущее?

Колобок уже важно открыл рот, но тут в разговор встрял Чехов.

– Док, – деловито сказал он, вероятно, даже не обратив внимания, что прервал столь интересную беседу, – давай-ка сориентируемся по поводу дальнейших действий.

– Легко. Но чуть попозже, если не возражаешь. – Я снова развернулся к тезке, с нетерпением ожидая ответа на заданный вопрос.

– Нет, сейчас, – уперся Чехов. – Уже почти приехали. Давай Ко… Крутикова выгрузим, дальше своим ходом отправимся. А тачку на Тверской бросим. Завтра за ней вернемся.

– Давай, – я пожал плечами, искренне недоумевая, почему этот простой вопрос необходимо было решать именно сейчас.

– Прибыли, – сообщил полковник. – Ты уж извини, я к самим воротам подъезжать не буду.

– Ничего страшного, – благодушно успокоил его Колобок. – Тебя завтра ждать, Володя?

– Обязательно, – пообещал я. – Только ты, это, тезка, меня сегодня не видел.

– Да я тебя вообще уже дня три не вижу, если не больше, – воскликнул Колобок, выкатываясь из машины.

– Ну, – я мрачно уставился на Чехова, – пошли, раз уж так настаиваешь.

– Куда это? – изумился полковник.

– То есть как это куда? Ты же сам сказал: машину бросим, а сами…

– Разве? Ничего подобного!

– Ах так?! Какого черта было тогда комедию ломать? И вообще, шел бы ты! Хотя нет, ты лучше оставайся, а я пойду. Я есть хочу!

– О! Это мысль. – Полковник уцепил меня за рукав и водворил на место, с которого я было уже вскочил, ведомый чувством праведного негодования и немножко – чувством голода. – Захлопни дверцу и пошарь там под ногами, будь другом.

– Буду. Но с условием, – я вытянул из-под сиденья тяжелый пакет, сунул его полковнику, – если ты перестанешь морочить мне голову и вести себя как последняя скотина.

– Что? А, да, конечно, – пробормотал Чехов, едва ли расслышав мои слова. – Ну-ка, посмотрим, что нам Ларочка приготовила…

Он запустил руку в пакет, который я то и дело пинал во время поездки по городу, – очень уж он мешался под ногами, – и выудил пакетик поменьше, доверху набитый кусками жареной курицы, салфетки, термос, пластиковые стаканчики. Когда очередь дошла до яиц, также аккуратно уложенных в пакет, Чехов расхохотался:

– Яйца вареные отбивные, – провозгласил он. – Куриные.

– Предупреждать надо, – проворчал я. – Этот деликатес можешь оставить себе, а мне курочку передай, пожалуйста.

Следующие полчаса мы почти не разговаривали, перемещая содержимое пакета в желудки, и лишь изредка обменивались короткими замечаниями, суть которых сводилась к восхвалению кулинарных и иных достоинств Ларочки.

Наконец я понял, что больше не в состоянии запихнуть в себя ни кусочка. Со словами «кажется, я наелся» я откинул спинку сиденья и блаженно вытянулся, найдя в себе силы лишь для того, чтобы пробормотать: