Прошлое - прошло. Обрушилось сгоревшими перекрытями, расстреляно картечью в упор, стерто с лица земли и осквернено фанатиками новых богов. Исчезло вместе со странами и народами. Но стоит случайно его потревожить - и оно напомнит, как сражались те, кто не могли победить, как умирали не отрекшиеся от своих богов. Как любили те, чья любовь поднялась над смертью и ненавистью.
Буркин Павел Витальевич. Камни кричат
Аннотация:
Прошлое - прошло. Обрушилось сгоревшими перекрытями, расстреляно
картечью в упор, стерто с лица земли и осквернено фанатиками новых
богов. Исчезло вместе со странами и народами. Но стоит случайно его
потревожить - и оно напомнит, как сражались те, кто не могли победить,
как умирали не отрекшиеся от своих богов. Как любили те, чья любовь
поднялась над смертью и ненавистью.
КОГДА КАМНИ КРИЧАТ
Повесть
Год 1570 от основания Ствангара,
Второй месяц, день 17, Эрхавен
Глава 1.
Весна вступала в Эрхавен с развернутыми знаменами, под восторженный птичий гомон и усталый плеск моря. Накануне ночью выдохся последний зимний шторм, отплакал стылый дождь и стих ледяной ветер со Снежных гор. Торговое море дохнуло теплом, и в чистую небесную синь выплыло по-весеннему теплое и щедрое солнце. Просыхающая земля парила, на ветвях деревьев набухли тугие, клейкие почки - еще чуть-чуть, и выстрелят первыми, нежно-зелеными листками. А пока весна отражалась в подсыхающих лужах, в дымке над умытым дождем городом, в белопенных потоках быстрого Асивилда, в счастливых глазах прохожих. В такой день даже самые нелюдимые и угрюмые улыбались, ссутуленные спины распрямлялись, а беды и проблемы казались пустяками. Казалось, еще чуть-чуть, и все станет хорошо. Жаль, даже такое щедрое солнце неспособно вернуть городу его лучшие времена.
– День-то какой, - улыбнулся, подставляя лицо солнечным лучам, невысокий черноволосый юноша.
– Одно слово, весна.
Ему невозможно дать больше шестнадцати, да и богатырским телосложением он не отличался, но есть в нем что-то такое, что не позволяло им пренебрегать. То ли прямой, пристальный взгляд серо-стальных глаз (наверняка его род когда-то породнился со ствангарцами), то ли гордая осанка и уверенная походка, то ли… Впрочем, гордость и решительность не переходили в спесь, мог юноша и с друзьями выпить, и над шуткой посмеяться, и девушку обнять, благо, и они его не чурались. Глядя на молодого Леруа Рокетта, легко поверить, что его породил когда-то уважаемый и богатый род, а его предки не раз дрались и гибли за Эрхавен. Даже в последней войне с Темесой, но об этом даже родичи боялись вспоминать. Ныне род захирел вместе с городом, средств не хватало на самое необходимое: выгоревшие, полинявшие от морской соли штаны, легкая, заношенная до лоска кожаная куртка и выглядывающая из-под нее домотканая рубаха.
– Удался нынче Святой Валианд!
– Ага, - жестко усмехнулся шедший рядом с Леруа молодой человек. А вот он явно из Семиградья, только не из Эрхавена, а, скорее всего, из Кешера. В отличие от Рокетта высокий, статный, красивый, над верхней губой молодцевато топорщится черная щетка усов. Но в высокомерной и немного развязной манере держаться, в насмешливом прищуре черных глаз, есть что-то пугающее. Опасный человек - насколько опасным можно быть в дремотном, пережившем свой век городишке, где уже не один век не было ничего по-настоящему серьезного.
– И верно, Дорстаг, - усмехнулся юноша.
– В такой праздник можно только нажраться.
Здоровяк опешил. Он привык, что высокий рост и тяжелые кулаки заставляют остальных помалкивать, подобострастно смеяться над его плоскими шуточками, порой и просто оскорбительными. Да и его родители… Чем занимаются родители названного Дорстагом, никто толком не знал: одни говорят, торгуют селедкой, другие полагают, что это прикрытие для чего-то еще более серьезного. Для чего? Например: они - шпионы, продались за солиды хозяйки Торгового моря, Темесской конфедерации, и клевещут на эрхавенцев, не давая зародиться и тени вольнодумства. Или такое: все-таки они торгуют, но на самом деле не селедкой, а аркотскими невольницами или вызывающими видения и сводящими с ума грибами. Или в доле с горцами: хотя уж полтора века, как и Южный, и Северный Пуладжистан объединились вокруг самых сильных племен, но в горах до сих пор признается лишь право меча и мушкета. Или… Сколько голов, столько и мнений.
– Я не ослышался?
– спросил он тихо. Кулаки сжались, знал Дорстаг, что по доброй воле с ним никто не станет связываться.
– Повтори!
– А что я сказал?
– с самым невинным видом спросил юноша.
– Это великий праздник в честь великого святого, человека, предрешившего победу истинной веры. Не выпить в его память в такой день - не только оскорбить память Святого, но и прогневить Единого-и-Единственного.
Дорстаг пытался осмыслить сказанное. Получалось с трудом - казалось, создавая его, Единый так увлекся мускулами, что мозги дал в последнюю очередь, да и то самые завалящие. И это поражало эрхавенцев - ведь родителям в чем, в чем, а в пронырливости не откажешь.
– Ладно, Рокетт, не будь занудой. Я пошутил.
“За такие шутки в зубах появляются промежутки!” - подумал Рокетт, впрочем, таким способом выяснять отношения не стал. Не потому, что боялся, точнее, боялся, но не кулаков. На любую силу найдется большая, а как раз драться с равными Дорстаг и не умел. Хуже другое - уже не раз бывало, что деньги и влияние рода Крейнфельдов спасали его от проблем, а на семьи его недругов отчего-то обрушивались преследования темесцев. Наверное, и правда весь род, и Дорстаг в особенности, работали на Темесу.
– Хорошо, что сегодня не идти в школу, - усмехнулся третий парень, толстый коротышка Аон Вессе.
– Можно спокойно поесть и вздремнуть, и за опоздание не прищучат…
– Да не бойся, Аон, - похлопал по пухлому, мягкому плечу Рокетт.
– Мы уж почти взрослые, не сегодня-завтра женимся! Не заставят же нас снимать штаны перед всем классом?!
– Могут и заставить, - вздохнул Аон.
– Отец Маркиан на все способен!
– Это точно, - буркнул Дорстаг.
– Но и на него есть управа. Пошли прихватим пивка в память святого Валианда.