Ланкастеры только что выиграли два сражения, у них в лагере стояло 22 тыс. воинов. Но они, лишившись столицы, растерялись. Начали уводить армию подальше от Лондона. Эдуард и Уорвик с гораздо меньшими силами бросились в погоню, настигли их под Тоутоном. Налетели в пургу, вынырнули из снегопада, смяли, рубили. В кровавой мешанине погибли тысячи воинов, Генрих VI снова очутился в плену. Эдуард заточил свергнутого короля в Тауэр и развернул по стране преследования сторонников «алой розы». Их хватали, вешали, сажали по тюрьмам. Те, кто имел неосторожность поддержать Ланкастеров, разбегались в Шотландию, в Нидерланды. Маргарита Анжуйская с отпрыском-принцем улизнула домой, во Францию, приютила у себя часть соратников.

Ну а во Франции независимо друг от друга существовали два двора, Карла VII и разругавшегося с ним наследника Людовика. Принц бродяжничал, где-то дрался в феодальных усобицах, где-то скрашивал время интригами и заговорами, но свое слово держал и к отцу не возвращался. Правда, предмет ссоры между ними исчез, фаворитка Карла Агнесса Сорель умерла при неудачных родах. Но ее место не пустовало. Король приблизил Антуанетту Меньелей, двоюродную сестру Агнессы, она была похожа на покойную. Изгнав англичан, Карл VII рассудил, что он должен вознаградить себя за подвиги. Предавался бесконечным пирам и балам, а для Антуанетты не жалел казны, осыпал ее роскошными подарками. Мало того, богатые подношения фаворитке делала королева! Старалась таким способом поддержать расположение мужа.

Все были довольны. Король сохранял самые лучшие отношения с супругой, супруга дружила с его любовницей, а та день за днем увеличивала свое состояние. Но с возрастом и у Карла начали проявляться некоторые отклонения. Обычного распутства ему стало мало. Однажды он вдруг обратился к Антуанетте с просьбой подобрать еще одну девушку для совместного времяпровождения. На вопрос удивленной любовницы, зачем это нужно, ответил: «Чтобы немного успокоить нервы». Фаворитка сочла причину весомой, явилась в спальню не одна. Но через несколько дней Карл доверительно шепнул – для «успокоения нервов» количество девиц надо увеличить.

Антуанетта занялась поисками, при дворе постоянно обретались 5–6 красоток, король забавлялся со всеми вместе, постепенно меняя их. А французы, услышав о безумствах Карла, ничуть не возмутились. Доходило до того, что родители сами приводили дочерей во дворец, говорили: «Это нужно сделать для него, ведь он так много трудился во благо королевства» [12]. Король стал примером для подданных. В неуемный разврат ударились аристократы, дворяне, горожане, священники, монахи. Уж на что вольные нравы царили в Италии, однако папа Пий II счел необходимым направить французским пастырям суровое послание, требовал «изгнать дьявольских кобылиц» из своих домов, запрещал «священнослужителям принимать у себя женщин легкого поведения».

Однако мало кто знал: у Карла VII был и другой пунктик – страх. Он дико боялся собственного сына. Внушил себе, что Людовик подошлет к нему убийц. Король потому и месился с целой толпой баб, чтобы не оставаться по ночам в одиночестве. Но как-то ему пришла новая мысль: вдруг Людовик подошлет не убийц, а яд? Карл настолько впечатлился, что несколько недель отказывался от еды и в 1461 г. отошел в мир иной. Сам себя уморил голодом. Никаких злодеяний не понадобилось. Трон на законном основании занял Людовик XI. До чего докатилась Франция в правление его отца, можно было увидеть на торжествах по случаю коронации. Париж устроил в честь нового короля праздник, в центре города из фонтана вместо воды било вино, а нимф изображали совершенно голые девицы, которые «декламировали стихи и пасторали».

Что же касается папы Пия II, то он вовсе не случайно силился хоть немножко оздоровить Францию. Рим до сих пор цеплялся за надежду выправить ситуацию на Балканах. Оборона Константинополя была на устах всей Европы, раскрашивалась героическими легендами. От Византии еще сохранялось несколько обломочков, был повод «спасать» их. А Хуньяди под Белградом наконец-то одержал победу над турками! Осталось собрать французов, немцев, поляков, венгров, чехов – и вперед! И тогда уже не греческий император будет колебаться туда-сюда, а папа с «патриархом» Исидором твердо установят унию, распространят ее на «освобожденные» народы. В 1458 г. Пий II созвал в Мантуе специальный собор и объявил на нем крестовый поход. Главными агитаторами выступили столпы унии, Исидор и кардинал Виссарион Никейский. Этот кардинал произносил на соборе вдохновенные речи, составил послание королям, горячо убеждая их подняться как один, освобождать «христианские святыни».

Организаторы похода связались с уцелевшими византийскими властителями – царьком Трапезундской империи Давидом Комнином, морейскими деспотами Дмитрием и Фомой Палеологами. Давид воспринял их посулы за чистую монету. Начал пересылаться тайными посольствами с Римом и Венецией, а в Малой Азии развил бурную деятельность, сколачивая коалицию против османов. Вовлек в нее грузинских царьков Дадиана Мингрельского и Георгия Имеретинского, караманского эмира Хасана. Вовлек и турецкого бея, правителя Синопа – он мечтал отделиться от султана.

Давид настолько увлекся, что принимал желаемое за действительное. Грезил, что в Черное море со дня на день войдет бесчисленный папский флот, бросит якоря у него в Трапезунде. Не дожидаясь, когда это осуществится, прекратил платить дань султану. Папские обещания окрылили и Фому Морейского. Он тоже поверил, что западная помощь не за горами, поднял восстание. Брат Дмитрий не поддержал, заверил султана, что сохраняет верность ему. Фома заклеймил его изменником. Свои войска, и без того реденькие, развернул не на турок, а на Дмитрия. Местный митрополит кое-как заставил братьев помириться.