Рана на ноге, хотя и давала о себе знать болью, перестала кровоточить уже к тому моменту, когда отец вынес меня с поля боя. Куда большую тревогу, по словам Витторио, вызывало то, что я ударилась головой. Изучив обломки своего детища, мастер пришел взглянуть на состояние того, кто им управлял. Бросив один-единственный взгляд на лежащего без сознания ученика, он велел не беспокоить меня до самого утра, чтобы не причинить моей голове дополнительный вред. Убедившись, что в целом жизнь моя в безопасности, мастер на пару с моим отцом вернулись в замок, где капитан гвардейцев был занят тем, что допрашивал герцога Понтальбы.

Никодемо следует воздать должное: увидев наше численное превосходство, он понял бесполезность дальнейшего сопротивления, и вместо этого предпочел роль обманутого человека. По его словам, Леонардо обманул его, заставил поверить, будто Милан готовится устроить осаду его замка. Теперь он с пеной у рта утверждал, что ему только сейчас стало известно про похищение моего отца и летательной машины. И вообще, похищение это целиком и полностью на совести его племянника, который действовал на свой страх и риск и, судя по всему, незаметно бежал из замка во время сражения.

Лишь позднее кто-то обнаружил в густой траве у стены замка изуродованное тело Тито.

Рассказ Витторио подтвердил то, о чем я уже догадалась сама. Весть о смерти Тито заметно остудила мою радость победы. Было, конечно, и другое. Все подмастерья стали говорить, что Тито, в отличие от них, не был простолюдином, а приходился герцогу Никодемо племянником. Теперь стало ясно, что в Милан он прибыл отнюдь не для того, чтобы учиться у Леонардо мастерству, а в качестве соглядатая своего дяди.

Витторио на миг умолк в легкой растерянности.

— Дино, ведь именно так о нем говорят? Что Тито украл летательную машину? А если он действительно ее украл, выходит, что это он убил Константина.

«Интересно, — подумала я, — а не подозревал ли Витторио своего друга в убийстве с самого начала? Уж слишком быстро пришел он к такому выводу».

Впрочем, помимо осуждения мне послышались в его голосе умоляющие нотки, как будто Витторио просил меня опровергнуть его же собственные слова. На какой-то миг я почти поддалась этому соблазну. В конце концов, какой прок указывать обвиняющим перстом в Тито, когда и он, и Константин оба мертвы?

Вскоре те немногие силы, что еще оставались во мне, иссякли, и их хватило лишь на то, чтобы кивнуть и прошептать:

— Он во всем мне признался, в самом конце. Да, это он украл летательную машину мастера и похитил моего отца, а также жестоко убил Константина, чтобы тот не раскрыл его черные замыслы.

Лицо Витторио на миг исказилось мукой, и я заметила в его глазах слезы.

— Но как он мог пойти на такое? — спросил он меня охрипшим голосом. — Мы ведь были его друзьями, все до единого, и тем более Константин.

— Куда важнее нашей дружбы для него было снискать благосклонность дяди, — пояснила я дрожащим голосом, — но в самом конце он понял, какое зло сотворил и пытался искупить свою вину. Ему ничего не стоило остановить меня там, на крыше, не подпустить к летательной машине. Вместо этого он дал мне возможность спасти всех вас.

Я не стала рассказывать Витторио о том, что случилось в те последние мгновения: как Тито со злостью что-то крикнул и бросился вслед за мной. И все же, я почему-то была уверена, что он не хотел меня поймать, что он нарочно не остановился даже тогда, когда добежал до края крыши.

Не стала я признаваться Витторио и в том, что случилось, когда я лежала среди обломков летательной машины, и меня постепенно обволакивала тьма.

Не знаю, сколько я пролежала, провалившись в эту черную бездну. Знаю лишь одно, что спустя какое-то время тьма начала отступать, уступая место свету, сиявшему мне в глаза откуда-то издалека. Скажу честно, я была поражена, но совсем не напугана, когда мое внутреннее «я» поднялось и устремилось навстречу этому свету, оставив безжизненное тело лежать среди обломков посреди поля.

По мере того, как я приближалась к свету, тот становился все ярче, но, несмотря на яркое сияние, у меня не возникало потребности зажмурить глаза. Смутно я понимала, что попала в какое-то хорошее, светлое место, однако вход в него для меня пока что заказан. Остановившись, я стала ждать, что произойдет дальше.

И скорее ощутила, нежели увидела, как мимо меня прошла какая-то фигура. Тогда я двинулась дальше навстречу свету, пока тот полностью не принял меня в свои объятья. Лишь тогда стало ясно, что фигура эта — Тито! Он молча стоял, глядя на это чудное сияние, и я заметила в нем некую готовность, которая озадачила меня.