Перед его внутренним взором всплыло то, как он опустил глаза ниже и прочел Гуа Цы – толкование гексаграммы: «Несчастье. Успех злых людей. Хорошему человеку нет помощи, чтобы справиться с делами».

В гексаграмме переходным было пятое яо, это трактовалось так: «Застой кончается. Для великого человека удача». Китаец не поленился заглянуть в комментарий Чжань: «Человек, потерпевший в чем-то неудачу, может начать все сначала».

Он редко использовал «Книгу перемен». Не потому, что относился к прорицанию несерьезно, а потому, что зачастую не хотел знать будущего. Китаец еще мальчиком убедился в силе «И-Цзин». Как-то раз он погадал на завтрашний день: какая будет погода? Отец сидел с ним на подушечке. Это был его последний приезд перед смертью матери, после которой Алексей Борисович Танин увез сына в Россию.

В маленькой хижине недалеко от Няньнина, в которой Китаец жил с матерью, был уголок для гадания. На стене висели изображения Фу Си и Конфуция. Отец наблюдал за ним. Он гадал на монетах. Выпала гексаграмма Ли, которая прямо указывала на Солнце. И хотя вечер, когда происходило гадание, не предвещал ничего хорошего, был снежным и ветреным, назавтра Китаец проснулся от ослепительного блеска солнечных лучей. Они текли по намерзшему снегу, обретая от белизны дополнительную силу. Китаец очень обрадовался. Он наполнил дом веселым криком. Китаец вспомнил улыбающегося отца. А мать… в тот момент он не помнил, чем она занималась. Кусок праздничного утра, связанного с матерью, выскользнул из его памяти… Но она же…

– Смотри-ка, – сквозь тонкий звон полузабытого утра в Няньнине услышал Китаец басистый рык Коли, – пистолет вроде.

Коля тяжело опустился на колени и достал из-под кровати «ПМ».

– Осторожно! – вскричала экспансивная особа в пестром халате.

– В карманах глядеть надо, – посоветовала толстая тетка в папильотках. – Понаехали, понимаешь, к нам чукчи всякие!

Еле-еле встав с колен, одышливый Коля собрался отдать пистолет на хранение этой толстой курице, назвав ее Марьей Гавриловной, но Китаец перехватил его руку и выхватил оружие. Честная компания охнула и отпрянула к двери. Но, увидев, что стрелять в них никто не собирается и что пистолет благополучно успокоился в кобуре, висевшей под пиджаком, Коля вернулся к стулу, на котором висела одежда Китайца. Он с деловитой бесцеремонностью, отстранив Китайца, пошарил по карманам чужого пиджака и брюк. Достал лицензию.

– «Частный детектив Танин Владимир Алексеевич», – прочитал он вслух.

Физиономия толстухи приняла растерянное выражение. Она определенно приняла Танина за казаха, корейца или представителя малых народностей Севера. Она не приглядывалась к гладкому смуглому лицу Китайца. Ей было наплевать, что глаза его не такие раскосые, какие обычно бывают у представителей желтой расы, что лицо не такое скуластое… Она не отличалась особой физиономической внимательностью и чутьем, чтобы различить в лице Танина Восток и Запад. Будучи метисом, Танин на своем примере доказывал то, что обычно говорилось о детях родителей, принадлежащих не только к разным нациям, но и к разным расам. Красивые, талантливые, умные… Осталась не замеченной толстухой и тонкая улыбка Китайца.

– Русский, что ли? – опешила она, сбитая с толку фамилией Китайца.

Как будто в нынешней ситуации это имело значение – какой национальности подозреваемый в убийстве. Кем подозреваемый? Обывателями? Танин поморщился.

Он вернулся в воспоминаниях к вчерашнему вечеру. К протекшей неделе. «Несчастье», – говорила книга «И-Цзин». Но разве мог он предположить, что несчастье имеет отношение к этой красивой белокурой женщине, на обнаженное тело которой он старался не смотреть? Разве думал он, что ее жизнь – это разбившееся сегодня ночью зеркало? Он вспоминал безумные ласки, которые они дарили друг другу на протяжении недели. Такая погруженность в то, что он называл страстью, а Светлана готова была окрестить любовью, начала его уже тревожить. С женщинами Китаец старался держаться как можно более независимо, не прилипать надолго, сохранять некоторую дистанцию.

Светлана казалась ему подходящим вариантом. Первые два дня речь шла только о постельных утехах. Она выглядела счастливой женой богатого мужа. Муж уехал в командировку, и она срочно решила обзавестись любовником сроком на неделю. «Для поддержания физической формы», – шутила она. Они познакомились в ресторане. Света сама подсела к Танину. Она была настолько откровенна, что Танин был склонен упрекнуть ее в легкомыслии. На третий день их бурного романа она поделилась с ним опасениями, касавшимися ее мужа, генерального директора ОАО «Тарасовспирт». Светлана сказала, что Рома посвятил ее в некую тайну. Речь шла о его бизнесе. Светлана туманно намекнула, что мужу было известно нечто, компрометирующее определенных людей. Рома был на перепутье. Ему кто-то угрожал, требовал, чтобы он ушел в отставку, а он не знал, как поступить. Одарить ли местную прессу материалом для скандальной статьи и неминуемо навлечь на себя гнев высоких чиновников или бороться в одиночку, что было не менее опасно. Пытаясь поподробнее узнать, о каких людях и каком деле идет речь, Китаец натолкнулся на стену молчаливого сопротивления.

А когда Светлана, однажды повиснув у него на шее, призналась, что ее россказни нужны были ей только для того, чтобы придать себе веса и привязать Китайца, он рассмеялся и не стал настаивать на подробностях.

Лиза, секретарша Танина, не знала толком, чем он занят и где пропадает. Она заявляла, когда ей удавалось застать его дома или когда он на несколько минут заскакивал на работу, что контора на грани банкротства, что нужно что-то срочно предпринять. Китаец же, пока у него была некоторая зацепка в виде Светкиной болтовни с намеком на заказ, успокаивал Лизу, говоря, что он сел кое-кому на хвост. Та не верила, подозревая, что это ее шефу «кто-то сел на хвост». И она догадывалась, кто именно. «Особа женского пола», – с горечью говорила проницательная Лиза. Китаец шутил, ухмылялся, а когда его охватывал порыв сострадания, принимался уверять свою подозрительную секретаршу в том, что ни о какой женщине не может идти речь.

И вот теперь, сидя на стуле в одних трусах, он думал, что бы сказала его острая на язык секретарша, если бы застала его в таком виде. Вокруг теснится народ, на полу – мертвая женщина, а он думает о том, что могла бы сказать Лиза… Трагизм и комизм, к напластованию и пересечению которых был чуток Танин, снова полонили его ум.

Он встал и хотел было взять с тумбочки сигареты.

– Стоп! – взревел недремлющий Цербер, в миру – Коля.

– Что, и курить нельзя?

Коля пожал плечами, устыженный собственной мелочной жестокостью. Китаец обошел тело, взял с тумбочки сигареты, зажигалку, пепельницу, вернулся к стулу, бросил пачку на ковер, прикурил и с аппетитом затянулся. Пока он курил, бдительные соседи Светланы, которой их бдительность уже ничем не могла помочь, молча стояли у двери и переглядывались между собой.