«В феврале 1937 года генералы Красной Армии находились в состоянии “сбора сил”, как назвал это Зиновий. Они еще не достигли согласия в отношении твердого плана переворота. Впрочем, Тухачевский склонялся к следующей схеме действий. Под каким-либо благовидным предлогом он убедил бы наркома обороны Ворошилова просить Сталина собрать совещание по военным проблемам, касающимся Украины, Московского военного округа и некоторых других регионов, командующие которых были посвящены в планы заговора. Тухачевский и другие заговорщики должны были явиться со своими доверенными помощниками. В определенный час или по сигналу два отборных полка Красной Армии перекрывают главные улицы, ведущие к Кремлю, чтобы заблокировать продвижение войск НКВД. В тот же самый момент заговорщики объявляют Сталину, что он арестован. Тухачевский был убежден, что переворот мог быть проведен в Кремле без беспорядков». «Существовало два мнения, как объяснил мне Зиновий, что делать после этого со Сталиным — Тухачевский и другие генералы полагали, что Сталина надо просто застрелить, после чего созвать пленарное заседание ЦК, которому будет предъявлена полицейская папка. Косиор, Балицкий, Зиновий и другие думали арестовать Сталина и доставить его на пленум ЦК, где ему предъявили бы обвинение в его полицейском прошлом».

«Перед тем как покинуть меня, Зиновий сказал с тревогой: “В случае провала, если нас с Еленой пристрелят, я хотел бы, чтобы ты и Мария позаботились о моей маленькой дочке”. Елена была его женой, Мария — моей. Его дочери было тогда три года, и он был к ней страстно привязан. На какой-то момент у него появились слезы. Я понял, что ради спасения дочери он был готов проделать путь от Украины до Испании, если бы это потребовалось, чтобы подготовить меня к доброму или плохому исходу. Но как может все кончиться провалом? — приободрил я Зиновия — Тухачевский уважаемый руководитель армии, в его руках Московский гарнизон. Он и его генералы имеют пропуска в Кремль. Тухачевский регулярно докладывает Сталину, он вне подозрений. Он устроит конференцию, поднимет по тревоге оба полка — и баста». «11 июня 1937 года я ехал в своем автомобиле от франко-испанской границы к Барселоне. Погода была чудесной. Я смотрел на волнистые холмы и слушал нежную музыку французской радиостанции. Внезапно музыка оборвалась, и последовало сообщение: “Радио Тулуза! Специальный выпуск! Советский маршал Тухачевский и ряд других генералов Красной Армии арестованы по обвинению в измене. Они предстанут перед военным судом”. Уже на следующее утро официальное советское сообщение поведало пораженному миру, что военный суд состоялся и восемь высших чинов — Тухачевский, Якир, Корк, Уборевич, Путна, Эйдеман, Фельдман и Примаков — казнены. Позже стало известно, что Штейн, сотрудник НКВД, нашедший сталинское досье в Охранке, застрелился. Косиор был казнен, несмотря на свой высокий пост в Политбюро. Гамарник покончил жизнь самоубийством еще до ликвидации генералов. Балицкий был расстрелян. Где-то в середине июля 1937 года до меня дошли сведения, что мой двоюродный брат Зиновий Кацнельсон расстрелян. И поныне я ничего не знаю о судьбе его жены и маленькой дочери. После коллективной казни узкого круга заговорщиков, которые знали о службе Сталина в Охранке, последовали массовые аресты и казни других, кто мог знать что-то о папке или кто был близок к казненным. Каждый военный, который прямо или косвенно был обязан своим постом одному из уничтоженных генералов, становился кандидатом на тот свет. Сотни, а вскоре и тысячи командиров уволокли со службы и из своих домов в подвалы смерти. Стараясь скрыть истинные причины чистки, Сталин заклеймил генералов как предполагаемых шпионов нацистской Германии. Обвинение было явно смехотворным хотя бы потому, что трое из восьми убитых генералов — Якир, Эйдеман и Фельдман — были евреями» {90} .

Орлов от своего родственника знал о существовании нескольких копий, снятых с документов, и считал, что некоторые жертвы сталинской чистки наверняка не выдержали пыток и сказали, где находятся компрометирующие документы. Однако, по его мнению, какие-то экземпляры уцелели и были представлены наследникам Сталина в Кремле. Этим, по мнению Орлова, и объясняется внезапно начавшаяся кампания по развенчанию Сталина. Орлов предполагает, что документ был передан Хрущеву лично маршалом Жуковым накануне XX съезда Компартии. «Я знал генерала Жукова, пишет Орлов в письме, когда он приехал в Испанию для изучения хода испанской гражданской войны. Я беседовал с ним неоднократно и пришел к убеждению, что Жуков не был подручным Сталина. Нет сомнения, что Жуков был честным человеком, которому лучше всего было доверить документы относительно Сталина». Изобличающие Сталина документы якобы были переданы Хрущеву. Но тот, говорят, запретил предавать их гласности. «Это невозможно. Выходит, что нашей страной 30 лет руководил агент царской охранки».

Однако и приведенные в письме перебежчика Орлова данные не получили однозначной интерпретации. Таким образом, вся совокупность документов, которая на сегодняшний день находится в распоряжении историков, поддерживающих версию о сотрудничестве Сталина с охранкой, не позволяет сделать такого вывода.

Вопрос о разоблачении полицейских осведомителей всегда волновал революционные организации, которые создавали свою систему конспирации, затруднявшую работу политической полиции. В революционных партиях создавались партийные комиссии и суды, которые рассматривали поступающую информацию о провокаторах и результаты расследования публиковали на страницах партийной печати. Выпускались также отдельные листовки с портретами и биографией предателей, наиболее одиозные провокаторы в рядах революционных партий после разоблачения уничтожались. Партийные организации и сами пытались засылать своих людей в органы политического сыска. Наиболее успешной была операция по внедрению на службу в III Отделение народовольца Николая Васильевича Клеточникова (1846 — 13 июля 1883 гг.). Сын титулярного советника, архитектора Пензенской казенной палаты Николай Клеточников в 1864 году окончил Пензенскую гимназию и поступил на физико-математический факультет Петербургского университета со второго курса, с которого ушел по состоянию здоровья. В декабре 1878 года он познакомился с редактором «Земли и воли» Николаем Александровичем Морозовым и видным революционером Александром Дмитриевичем Михайловым и предложил свои услуги «для любого террористического акта против правительства и царского рода».

После более близкого знакомства Михайлов предложил Клеточникову устроиться в Третье отделение с целью информирования революционеров о деятельности охранки, так как он имел безупречное прошлое и опыт работы чиновником. 8 марта 1879 года Клеточников был назначен в агентурную часть Третьего отделения чиновником для письма, где проявил себя с лучшей стороны.

После того как Третье отделение было упразднено, а его функции переданы Департаменту полиции, в декабре 1880 года он был назначен младшим помощником делопроизводителя всего Департамента полиции. Позднее в обвинительном акте было отмечено, что Клеточников «был посвящен во все политические розыски, производившиеся не только в С.-Петербурге, но и вообще по всей империи». Ему доверялись сбор, пересылка и хранение секретной информации; он «имел при себе ключи от шкафов с перлюстрацией, от сундучка с бумагами особой секретности и от шкафа с запрещенными книгами».

Революционный центр своевременно узнавал от него о предстоящих арестах революционеров и о предательских показаниях арестованных. Николай Васильевич называл революционному центру имена тех, кто разыскивался полицией, кому грозил обыск, кто включен в списки подозрительных и за кем следят. Благодаря полученной информации «Народная воля» сумела, насколько это было возможно, обезвредить последствия откровенных показаний арестованных террористов — народовольцев А.Ф. Михайлова и Г.Д. Гольденберга [18] , [19] .

20 апреля 1880 года царь Александр II по представлению М.Т. Лорис-Мешкова пожаловал Клеточникову орден Святого Станислава 3-й степени. Полковник В.А. Гусев, генерал Г.Г. Кириллов и директор Департамента полиции В.К. Плеве после ареста Клеточникова вынуждены были признать, как это отмечено и в обвинительном акте по его делу, что он «в продолжение всей своей службы отличался особенным усердием и пользовался полным доверием начальства» {91} . Клеточников вел особо секретные расчетные книги по выдаче «заработной платы» и наградных агентам сыска. В книгах указывались полностью фамилия, имя и отчество агента, его сыскной стаж и конкретные услуги, которые надлежало просто оплатить или поощрить наградой. Имея дело с таким материалом, Клеточников регулярно называл товарищам имена агентов, их маскировочные клички, приметы и адреса, сообщал, какие задания получает тот или иной агент и что он докладывает начальству. Эти сведения, которые сами по себе имели чрезвычайное, порой спасительное значение для революционной организации, Николай Васильевич дополнял колоритными портретами каждого из агентов, описывал их внешность, характер, привычки. За время работы в полиции Клеточникову удалось получить компрометирующие материалы на 385 человек, из которых 115 являлись постоянными секретными сотрудниками. Революционеры, узнав о секретных сотрудниках в своих рядах, принимали предупредительные меры. Сведения о некоторых агентах, из числа наиболее опасных, они предавали огласке. Так, в первом номере газеты «Народная воля» от 1 октября 1879 года на первой странице было опубликовано следующее объявление: «От Исполнительного комитета. Исполнительный комитет извещает, что Петр Иванович Рачковский (бывший судебный следователь в Пинеге и в настоящее время прикомандированный к министерству юстиции, сотрудник газет «Новости» и «Русский еврей») состоит на жалованье в III Отделении. Его приметы: рост высокий, телосложение довольно плотное, волосы и глаза черные, кожа на лице белая с румянцем, черты крупные, нос довольно толстый и длинный; на вид лет 28—29. Усы густые, черные. Бороду и баки в настоящее время бреет. Исполнительный комитет просит остерегаться шпиона». Подобным же образом были «прорекламированы» агенты Третьего отделения К.И. Веланов, В.М. Воронович, В.А. Швецов и несколько других. Чтобы не навлечь подозрение властей на Клеточникова, революционеры старались не злоупотреблять такими публикациями. Они использовали другой подход: засветившегося агента брали на учет, его остерегались, но за ним устанавливали слежку и, таким образом, иногда выявляли новых осведомителей.

Если осведомитель становился слишком опасным, то революционеры из «Земли и воли» и «Народной воли» его уничтожали. Так был уничтожен агент Третьего отделения Николай Рейн-штейн, петербургский слесарь, член «Северного союза русских рабочих». Рейнштейн выдал организатора «Северного союза» Виктора Обнорского и много других революционеров, провалил московский филиал «Северного союза» и напал на след типографии «Земли и воли», за обнаружение которой правительство назначило приз в 10 тысяч рублей. Выданный революционерам Клеточниковым он был убит по заданию центра «Земли и воли» 26 февраля 1879 года в номере московской гостиницы. Его убийцы Попов, Н.В. Шмеман и другие на трупе оставили записку следующего содержания: «Николай Васильев Рейнштейн, изменник, шпион, осужден и казнен русскими социалистами-революционерами; смерть иудам-предателям!» {92}