Шрифт:
К тому времени, когда последнее препятствие было, наконец, устранено, почти стемнело. Несмотря на холод, Томский обливался потом и чувствовал себя ничем не лучше заболевшего товарища. До туннеля он добрался только чудом. Доехал до его середины и, припарковав машину у стены, уронил голову на руль.
К чертовой бабушке, к свиньям собачьим, к едрене фене и так далее. Он слишком устал, чтобы даже просто слезть с «вездехода», и если бы в туннеле появились толпы кровожадных мутантов, с удовольствием отдался бы им на растерзание. Все что угодно за драгоценную минуту покоя…
– Толян, эй, Толян!
– Чего тебе, Вездеход?
– Я не Вездеход. Посмотри.
Томский поднял голову. Действительно не Вездеход. Краб. Такой же, как при их первой встрече. В дурацких сапогах…
– Ты мне снишься. Ты умер. Тебя унес птеродактиль.
– Если унес, то откуда тебе знать?
– Знаю, и все тут.
Краб улыбнулся:
Не спасешься от доли кровавой,Что земным предназначила твердь.Но молчи: несравненное право —Самому выбирать свою смерть.Толик улыбнулся. Сон. Только во сне Краб мог разговаривать стихами. Наяву он хоть и был отличным парнем, но с творчеством Гумилева не ладил.
– Чего тебе, Краб?
– Ничего особенного. Просто хотел напомнить: тебя ждут, на тебя надеются. Не время раскисать, когда до цели не так уж и далеко.
– Чего привязался? Никто и не раскисает!
Томский увидел, что последние его слова адресованы пустому месту. Краб исчез. Испарился. На том месте, где он стоял, горел небольшой костерок. Вокруг него вертелась Шестера, а Вездеход, сидя на корточках, колдовал над фляжкой, которую пристроил над огнем. Толик слез с машины, прошелся, чтобы размять затекшие ноги.
– Я тут немного вздремнул…
– Ага. Пару часиков.
– Что?
– Ничего. Просто говорю, что ты проспал два часа.
– Ну и ну!
Вездеход закончил мешать варево, снял противогаз. Втянул носом воздух, поморщился. Поднял фляжку, отхлебнул из нее.
– М-да. Жидковат супец. Но в нашем положении это все-таки лучше, чем ничего.
– Ты что, суп во фляжке варил?
– Ага. Грибной. Другой посудины под рукой не было, вот я фляжку и приспособил.
– А грибы откуда достал?
– Да у меня по карманам много всякой ерунды рассовано. Не вижу ничего смешного, Томский! Хлебни лучше сам. Знатный супец.
Толик снял противогаз и отведал угощение. М-да, скромностью Носов явно не страдал – питаться таким варевом можно было только с большой голодухи.
– А остальные где? – поинтересовался Томский, возвращая фляжку владельцу.
– Спит остальной. Не будем парня будить. Оставим немного супа, но будить не станем.
– Ты о чем, Коля? Почему остальной?
Ответ Томскому был не нужен. Он все понял. За кругом света костра лежал заболевший солдат. Неподвижно и умиротворенно. С руками, сложенными на груди.
– Помер наш больной, – Носов остановился рядом с Томским. – Покашлял себе, покашлял, а потом затих. Я думал – уснул, а оно… Вот как получается.
Итак, их осталось всего трое. Даже не успев выбраться за пределы Москвы, группа потеряла большую часть состава. Назвать этот поход неудачным было мало. Катастрофа ведь не имеет с неудачей ничего общего.
Чтобы чем-то занять руки и отвлечься от грустных мыслей, Томский направился к «вездеходу». Машине еще предстояло послужить им, и небольшой осмотр ей не повредит. По пути Толик обошел спящего солдата. Тот свернулся калачиком, пристроив голову на прикладе автомата, и даже не шевельнулся, когда Томский прошел рядом.
Больших проблем у «вездехода» он не обнаружил, но все же провозился у него не меньше часа. Слышал, как переговариваются о чем-то Носов и проснувшийся солдат. Коля называл его Митяем. Интересно, они познакомились только что, или карлик знал Митяя раньше? «В любом случае выходит, Толян, что Носов – молодец, а ты – хреновый командир. Узнаешь имена своих солдат, только когда их хоронишь… И то, что на твоей станции полно людей – вовсе не оправдание».
Томский обернулся к товарищам.
– Как его звали?
– Знаю только кличку, – пожал плечами Митяй, сразу сообразив о ком речь. – Муха.
– Почему Муха?
– Может, по фамилии? – предположил Вездеход. – На муху он не похож. Крупноват…
На этом беседа закончилась. У Томского не было настроения ее продолжать, а Носов и Митяй уловили это и тоже перестали болтать.
Между тем, темные пятна выходов из туннеля стали светлеть. Приближалось утро. Сборы в дорогу прошли в полном молчании. Муху просто уложили у самой стены, привалив тем, что попалось под руку.