…В лазарете Костя Ряпосов не видел белёных стен, не видел окна и фельдшера Зиновьеву. Он не видел срочно вызванного, поднятого с постели молодого энергичного врача… Костя Ряпосов не слышал, как его повезли из лазарета куда-то, но потом вернули… Нет, когда повезли, слышал, но подумал, что он в интернате: тарахтит грузовик во дворе у кухонного крыльца. А потом он увидел небо и услышал шелест. Это нитка соскальзывала с катушки, потому что её настойчиво тянул ввысь маленький бумажный змей.

Темно было в порту. Сине-чёрный снег, яркие блюдца иллюминаторов, и даже на парадном трапе темно. Шли парни рядом пристанью вдоль пассажирского трёхпалубника: белый борт, как сахар. Витька Юдин попросил прикурить. Первый раз пламя задуло, на второй – сигарета, слабо вспыхнув, зашлась. Тепло стало Витьке Юдину. И тут они оба, не знавших друг друга парня, увидели девчонок, тоже не знакомых между собой попутчиц. Помогли им дотащить сумки до каюты, в которой девицы эти, опять-таки, случайно оказались вместе. Они в одно время покупали билеты в кассе морского вокзала, похожего на стеклянный коробок. Светятся его прозрачные стёкла среди морозного вечера. Всем четверым хотелось поскорей покинуть город Петропавловск-Камчатский с его главной длинной улицей вдоль причалов и сопками на окраинах там, где нет моря.

Поставив сумку, куда велела женщина, Витька Юдин присел вежливо на диванчик у стола возле иллюминаторов (их два, будто у каюты было два глаза, глядевших в прибрежную темнотень). Парень (бородач), с которым столкнулись на причале и который поднёс сумку другой девице, тоже никуда не уходил. Оба ждали: попросят хозяйки каюты их отвалить (Витьке Юдину – на корму по правому борту) или нет? Одна из девиц говорит другой:

– Напротив каюты есть душ. – И вышла, а им ни слова.

Другая тоже на незнакомых парней – ноль внимания: сидит на койке, роясь в багаже, что-то достала и ушла, а они оба всё незамеченные. Но и не выгнанные. Первая вернулась. Села у стола и закурила. Крашеная блондинка. Глаза под светлой чёлкой карие, тёмные, будто со старинной иконы. Руки крупные, пальцы в кольцах. Одета так себе, а волосы сухие (не стала мыть). Видимо, знает, что на судах вода в душе опреснённая, но не до конца, – похожа на горячее бледное пиво. Парни переглянулись. Витька понял: бородачу женщина не понравилась.

Лёха погладил бороду и посмотрел на Юдина, и ему, ещё не знавшему этого человека, показалось, что с точно таким парнем он как-то подрался в порту. Может быть, тот? На бабу Лёха не претендует, а вот девчонка… Таких много у них в посёлке каждую путину. В белых халатах. И на заводе рыбном, и в столовке, и в клубе, и в бараках, и на сопках в ковылях с местными парнями, которых каждый сезон нехватка. Первый раз Лёха ушёл на сопку в шестнадцать лет.

Толстая дверь в душ закрылась плотно, надёжно за Надеждой. Не видимая Лёхой Надя вытерлась мохнатым полотенцем. Всё позади: дощатый барак, луна над Шикотаном… Уезжала она на восток – каркала родня: «Добром не кончится…» Оказалось: работа почти сутками в резиновых сапогах, в холодной воде. Весь посёлок – сплошной девчатник. Денег заработала, ни разу не простудившись. Под финал, – смелая, туристка, подалась рейсовым пароходом на отсмотр достопримечательностей: сопка Любви, Ключевская сопка, где до сих пор случаются извержения вулкана. Будет что рассказать. Девчонки, с которыми Надя в одной каюте с Шикотана ехала, вернее – плыла, ещё правильнее, шла по морю-океану, решили подзадержаться на Востоке. Какие-то моряки посулили им работу на сухогрузе. Надю не проведёшь: раскусила, какого характера могут быть эти заработки, а потому приобрела билет до Владивостока. Оттуда она и полетит самолётом домой, полная светлых впечатлений.

– Какой солёный душ! – воскликнула Надя, вернувшись в каюту, и удивилась: парни ещё тут.

Один необыкновенно видный с бородой. Второй – тоже ничего, с большими плечами… Может, они знакомые этой женщины, потому и багаж помогли дотащить? Надя сделала вывод: у неё всё так хорошо закончилось на этом востоке! Смешно сказать: девицей уезжает! Но об этом никто её, конечно, не будет спрашивать! Ха-ха-ха!

Августа курила. В каюте по тяжёлым китайским портьерам гулял ветерок невидимой, но исправно работающей вентиляции. Дым от сигареты поднимался и уплывал в неё, а после – в море, где он, наверное, садился на крылья жадным альбатросам, улетал на плавбазу. Там в наклон над вонючими бочками долгий сезон отстояла Августа, складывая селёдку серыми спинами одну к другой…

Корабль плыл… Среди темноты подвижного, по-великаньи верещащего моря, он продвигался по курсу, как надо: не торопился и не медлил, а просто шёл себе туда, где его ждёт неизбежно тёплый (и зимой) причал. Августа загасила сигарету и подмигнула Витьке Юдину.

Он-то думал: суровая женщина, докурит и выгонит, и они с этим парнем пойдут пустым освещённым судном искать каждый своё законное место… Судно называется «Ильич». Не раз с этого «Ильича» для Витьки начинался далёкий Владивосток, дорога вдоль побережья в бухту Светлую, где и родился, и прожил все свои двадцать четыре года удачливый парень Витька Юдин. Из лёгкой сумки добыл портвейн и стакан, который превратился, точно матрёшка, в пять мал мала меньше. Женщина улыбнулась. Взяв один, покрутила в сверкавших новым золотом руках, рассматривая сгорбленных японок, точно старушек с ненормально молодыми лицами.

– Мне, чур, самый большой!

Юдин посмотрел в её смеющиеся глаза и, как ожёгся. Налил всем. Пятый стаканчик, вроде, лишний, остался в стороне, кого-то поджидая.

– Сайры не было в этом году, – сказал Витька на пробу, но не ошибся.

– Погодные условия, – подхватила Августа.

– Ой, у нас на Шикотане, в Крабозаводске, было цунами! Мы на сопки лазали, но так ничего и не произошло! – восторженно сообщила Надя.

– У нас все причалы смыло, – сказал Лёха. – А в Крабозаводске не может быть такой волны: там закрытая бухта.

– А ты на каком острове был? – спросила девушка.

– Почему «был»? Я живу на Кунашире. Я местный, родился на Курилах.

– А-а… А я из Гусь-Хрустального.

– Что за Гусь?

– Город недалеко от Москвы…

– Зато селёдки было полно, – сказал Витька Юдин.

– Да, – согласился Лёха, навалясь на стенку, чтобы лучше видеть рядом сидевшую девочку. – Шли мы как-то с полным тралом… А тут шторм. Ох, и мотало нас (курс сразу потеряли). Выбросило бы на скалы, да боцман догадался, штурвал закрепил. По кругу ходили. Стихло, выползли из кубрика: ба, первый снег! Отчаливали: на берегу трава зеленела, а тут всю палубу замело, – он говорил, успевая ловить восхищение в Надиных глазах, прикидывая: пошла бы она с ним в ковыли?