Я представила, что проведу в этой камере несколько суток, и меня охватил тихий ужас… Но в ту же секунду я поняла, что сойти с ума не удастся, поскольку мое пребывание в карцере закончится очень скоро. Если Кузин не выполнит свою угрозу и не расстреляет меня, то у меня есть веселая перспектива сгореть вместе со всем бараком. Выстроен он был из бревен, стену сломать мне не удастся. Да и задохнусь я от дыма неминуемо.

Что же делать?

Думать! Только – думать. Ничего другого мне не остается. Или я придумаю, как мне отсюда вырваться, или – сгорю вместе с этим мрачным строением…

Но в голову настойчиво лезла одна мысль: когда Кузин отвечал на мой вопрос о том, кто их предупредил, он выразился неопределенно, но тем не менее ясный намек, конкретная привязка в его фразе была – он сказал: «…В генеральских погонах…»

Эта фраза не давала мне покоя. Я вспоминала, кого перечислил нам Григорий Абрамович, когда рассказывал о своей последней поездке в Москву, во время которой решался вопрос о переходе нашей группы в контрразведку и о нашем конкретном задании.

Среди тех, кого Грэг перечислил, всего два человека носили генеральское звание – это начальник контрразведки МЧС Константин Иванович Чугунков и сам министр. Оба – первые спасатели, друзья Григория Абрамовича… Я не могла поверить, что один из них мог оказаться связанным с ФСБ. Да и смысла в этом не было абсолютно никакого! Бессмыслица какая-то! Все равно, что воевать против самого себя – в буквальном смысле!

Может быть, Кузин специально путает след, чтобы сбить нас с толку. А зачем, с другой стороны, ему сбивать нас с толку, если он собирается меня убить? Наверное, рассчитывает, что я попробую установить каким-то образом связь со своими и передать столь важную информацию, чего бы мне это ни стоило… Может быть и так, хотя что-то очень уж сомнительно…

Я все больше убеждалась, что Кузин выполнял план, придуманный не им самом, а кем-то более изощренным. Кузин слишком груб и прямолинеен, чтобы играть столь тонко. За действиями начальника лагеря все больше прорисовывалась фигура полковника Краевского. При всей своей ненависти к МЧС, к нашей группе, которая перебежала ему дорогу в Булгакове, и ко мне лично, Краевский отдавал должное нашим способностям и уважал нас как противников. Поэтому не мог он действовать так откровенно, с позиции силы. Кузин, скорее всего, выполнял его инструкции, а задача заключается в том, чтобы окончательно сбить нас с толку.

Какой смысл, действительно, в том, чтобы рассказывать мне слишком много, и потом – расстрелять, как обещал Кузин. Зачем вешать на меня попытку убить Григория Абрамовича, а потом, опять-таки – убить? Смысл в этом может быть только один: все, что произошло в последний час, направлено на то, чтобы окончательно дискредитировать нашу группу в глазах нашего начальства, а систему МЧС в целом – в глазах высшего руководства…

Все непонятные события, происходившие с нами сегодня, выстраивались в стройную, последовательную и красноречивую систему.

Просто удивительно, какая выгодная для ФСБ картина складывается! МЧС вместо того, чтобы заниматься своими непосредственными делами, начинает активно вмешиваться в работу органов безопасности и поддержания правопорядка. Причем вмешивается грубо, прямолинейно, словом, непрофессионально…

Для средств массовой информации это просто поэма какая-то! Я представляла уже, как это все будет выглядеть на страницах газет. Сенсация!

В организованной внутри МЧС полутайной структуре – контрразведке – процветают междоусобицы и ожесточенная борьба за власть… Исполнители, читай: капитан МЧС Николаева, готовы устранять своих непосредственных командиров, чтобы занять их место… Командиры групп подкапываются под высшее руководство, читай: подполковник Воротников – под генерала Чугункова…

Все это выглядит очень глупо, но мы сами, по замыслу Краевского, должны настаивать на этой глупости… Причем меня Краевский выбрал на главную роль в своем спектакле… Я должна сообщить, что генерал Чугунков работает на ФСБ. Я пыталась убить Григория Абрамовича…

А ведь так бы оно и могло случиться, сыграй Кузин свою роль более тонко, придай своим действиям больше смысла… Его слова оказались не подкреплены здравым смыслом, это и подсказало мне, что многое в них не соответствует действительности.

Пусть так. Но все это означает в данный момент только одно – поддаваться панике с моей стороны было бы еще глупее.

Раз мне отведена столь активная роль, то Краевский просто не допустит, чтобы я погибла в этом лагере… Я нужна ему как обвиняемая. Это раз. Если Кузин меня расстреляет, как обещал, или я сгорю в этом карцере, комбинация Краевского потеряет изюминку – у него есть неопровержимая улика против меня – орудие неудавшегося убийства, пистолет, найденный у меня (не им, а майором милиции). Отсутствие отпечатков пальцев на нем свидетельствует только о том, что я успела их стереть.

Алиби у меня, можно считать, нет. Кузин может и не подтвердить, что я была у него, когда попала в лагерь первый раз, отправив Игоря и Кавээна на поиски Григория Абрамовича… Даже – наверняка не подтвердит! Значит, алиби у меня нет.

Григория Абрамовича, по замыслу Краевского, и не должны были убивать, его нужно было только вывести из строя, тяжело ранить и еще – сделать жертвой преступления, которым Краевский хотел связать мне руки…

А сам Григорий Абрамович еще нужен ему в качестве этакого «злодея», затевающего интригу против своего руководства… При этом – тоже нужен именно живой. Краевский очень хорошо понимает, что, если не будет виноватого, интерес ко всей этой истории быстро сойдет на нет. Я, по его замыслу, должна ото всего отказываться, защищаться, а меня будут нагружать.