Женщина, казалось, не слышала его. Она продолжала:

— Я полагаю, ребенок будет умерщвлен, даже если это вызовет недоумение ученых мужей.

Рассерженная леди Таня Линн, сноха лорда-правителя, выглядела в этот момент весьма неприглядно. А вообще-то было нетрудно установить действительную причину мутации. Прошлым летом леди Тане надоело отдыхать в одном из семейных имений на западном берегу, и она вернулась в столицу раньше, чем ее ожидали. Муж леди, главнокомандующий Крэг Линн, реставрировал в это время городской дворец, и работа эта обошлась в копеечку. Ни сестра, живущая на другом конце города, ни мачеха, жена лорда-правителя, не пригласили леди Таню к себе. Волей-неволей она вынуждена была остановиться во дворце, больше напоминавшем стройку. Он уже несколько лет был нежилым. Город за эти несколько лет сильно разросся, и вокруг дворца выросли коммерческие дома. Бывшие правители не догадались объявить земли, окружавшие дворец, государственной собственностью, и теперь было бы неразумно отбирать их у людей силой. Особенно раздражало нынешних хозяев неумение их предков предвидеть выгоды одного из близлежащих участков. На нем был расположен храм, вплотную примыкавший к дворцовому крыльцу. Леди Таню очень тревожило то, что единственная уютная комната чуть ли не вплотную упирается в храм, а три лучших дворцовых окна выходят прямо на его свинцовую стену. Ученый, построивший храм, принадлежал к группе Рахейнла, враждебной Линнам. Весь город был возбужден, когда об этом стало известно. Это было явным оскорблением Линнов храм как бы отобрал у дворца участок в три акра. Агенты лорда-правителя при первом же обследовании установили, что участок свинцовой стены радиоактивен. Они не смогли определить источник радиации, потому что стена в этом месте была довольно толстой. И вот на второй день после рождения ребенка, незадолго до полуночи Джоквин был вызван, чтобы доложить совету правителей, что он думает в связи с рождением ребенка. Это было совсем небезопасно.

— Правитель, — сказал ученый, обращаясь к великому человеку, — справедливый гнев может привести вас к серьезной ошибке. Ученые, научившиеся контролировать атомную энергию, обладают независимостью ума и поэтому не воспримут наказание за случайный проступок. Мой совет: оставьте ребенка в живых или хотя бы спросите по этому поводу мнение совета ученых. Я порекомендую им покинуть храм, который стоит рядом с вашим дворцом, и, думаю, они согласятся.

Джоквин взглянул на лица сидевших перед ним и понял — то, о чем он сказал, не понравилось присутствующим. В комнате находилось двое мужчин и три женщины. Мужчины — это строгий лорд-правитель и полный лорд Тьюс, единственный сын леди Лидии от первого брака. Лорд Тьюс в отсутствие лорда Крэга, мужа леди Тани, который тогда воевал на Венере, исполнял обязанности главнокомандующего. Здесь были также леди Таня, которая еще полулежала на кушетке, ее сестра Чрозона и их мачеха, жена лорда-правителя, Лидия. Леди Таня и ее сестра не разговаривали друг с другом, но общались через лорда Тьюса. Тот легко справлялся со своей ролью посредника и, как казалось Джоквину, искренне забавлялся раздором между женщинами. С беспокойством смотрел Джоквин на леди Лидию, пытаясь понять ее отношение к предмету обсуждения. Он знал, что она необыкновенно злая женщина. С ее появлением характер поведения семьи Линнов радикально изменился. Красивая, средних лет, с тонкими чертами лица, она была опаснее любого хищника. Постепенно ее интриги, как щупальца, охватили все правительство, и каждый, кто хоть однажды имел с ней дело, понимал, что ее следует остерегаться. Контринтриги, заговоры, коварные планы, насилие, ощущение постоянной опасности, которая может обрушиться в любое время, такова была цена вражды с ней или ее расположения. Каждодневное напряжение отрицательно сказалось на Линнах. В них накапливался яд. Озабоченные, несчастливые и сомневающиеся, сидели они в комнате; мысли их были скрыты, но поступки предсказуемы, потому что властвовала над всем и всеми эта коварная женщина. Поэтому именно в леди Лидии искал Джоквин ключ к тому решению, которое будет принято. Высокая, стройная, поразительно хорошо сохранившаяся, она была главным двигателем разрушения. Если у нее есть по этому поводу какое-либо мнение, а у нее всегда было свое мнение, то что-то тягостное непременно произойдет. И хотя казалось, что еще ничего не случилось, но она уже начала свои закулисные действия. И Джоквин знал, что стоит ей убедить своего склонного к компромиссам мужа что-то предпринять — и тотчас сцена будет готова для разрушения. И хотя ученый по поведению Линнов определил, что его вызвали по чисто психологическим соображениям, он заставлял себя верить, что с ним советуются. Так было легче, хотя эту веру трудно было сохранять долго. У него сложилось впечатление, что они слушают его, как бы соблюдая пустую формальность, не обращая ни малейшего внимания на то, что он говорит. Лорд Тьюс взглянул на мать и слегка улыбнулся. Она отстала веки, как бы пряча за ними свои мысли. Две сестры с застывшими лицами не сводили с Джоквина глаз. Возникла тяжелая пауза. Лорд-правитель ослабил напряжение, кивком отпустив ученого. Джоквин вышел, ощущая страх. У него появилось желание предупредить об опасности храмовых ученых. Но он отказался от него, понимая всю безнадежность положения. Его просто не выпустят из дворца. В конце концов он прошел в свою комнату, лег, но уснуть так и не смог. На утро ужасный приказ, которого он боялся больше всего, был вывешен для всеобщего сведения. Джоквин читал его, и сердце у него падало вниз. Приказ был прост и безоговорочен. В соответствии с ним все ученые храма Рахейнла должны быть повешены до наступления сумерек. Имущество храма конфискуется, само здание сравняют с землей. Три акра храмовой территории превращаются в парк. В приказе не говорилось, что парк отходит к городскому дворцу Линнов, но мыслилось именно так. Приказ был подписан твердой рукой самого лорда-правителя. Прочитав его, Джоквин понял, что война храмовым ученым уже объявлена.

Ученый Олден не обладал даром предчувствия, и ничто не омрачало его спокойные мысли в тот ранний час, когда он медленно шел к храму Рахейнла. Вокруг расцветало утро. Взошло солнце. Мягкий ветерок веял с улицы Пальм, где стоял его новый дом. Душа ученого была похожа на разноцветный калейдоскоп счастливых воспоминаний и спокойной радости, оттого что простой деревенский парень за десять лет сумел стать человеком — главным ученым храма Рахейнла. Выло лишь одно-единственное мрачное пятно в этих воспоминаниях. И надо же, именно это неприятное событие стало истинной причиной его быстрого продвижения. Более одиннадцати лет назад он как-то сказал своему приятелю, тоже начинающему ученому, что уж коль атомные боги передали некоторые тайны механической силы людям, надо задобрить их новыми экспериментами, а вдруг они в ответ раскроют еще какие-нибудь тайны. В конце концов, может, и вправду существуют где-то легендарные города и планеты, на которых жизнь преобразил раскрепощенный атом. Олден невольно вздохнул при этом воспоминании. Лишь с течением времени он понял размеры своего богохульства. И когда на следующий день приятель холодно сказал ему, что передал их разговор главному ученое, это показалось ему концом всех надежд. Как мог он, смертный, торговаться с богами! Но, к его удивлению, именно эта неосторожность оказалась началом его карьеры. Через месяц его вызвали для разговора с приехавшим ученым Джоквином, который жил во дворце Линнов.

— Мы поощряем молодых людей, чьи мысли не идут по проторенным дорогам, — сказал Джоквин. — Мы знаем, что для молодежи характерны радикальные идеи, а по мере того как человек становится старше, он обретает равновесие между своей внутренней сущностью и потребностями мира. Другими словами, — закончил, улыбаясь ему, ученый, — имейте свои мысли, но держите их при себе.

Вскоре после этого разговора Олден был назначен на Восточный берег. Оттуда год спустя он перебрался в столицу. Взрослея и обретая все большую власть, он обнаружил, что радикализм среди молодежи встречается реже, чем говорил Джоквин. Годы власти научили его иначе относиться к жизни и заставили отречься от слов своей молодости. В то же время он гордился ими, они делали его непохожим на других. И он понял, почему Джоквин решил, что радикализм — это единственный критерий для человека науки. Потому что только тот, кто нестандартно мыслит, способен что-то открыть в мире, который человеку еще неведом. Он знал это правило, но не всегда пользовался им. Он вообще был строг и не прощал молодым людям мыслей, которыми в юности грешил сам. Существовало мнение, что карьеру в храме можно сделать, понравившись жене Олдена. Хотя это и было не совсем так, юные поэты храма читали свои стихи молодой жене главного ученого, навещали ее, когда он отсутствовал. Но так ничего и не добились. А когда они обнаружили, что ее обещания ничего не стоят, их визиты прекратились. Олден обрел мир в доме, а жена его стала неожиданно пылкой и нежной супругой. Обо всем этом думал ученый, подходя к храму. Но мысли его прервал необычный гул, и он увидел толпу беспокойных людей у своего храма. Наверное, это несчастный случай, подумал он, и заспешил туда, где толпился народ. Олдена озадачило то, что люди не уступали ему дорогу. Разве они не понимают, что он главный ученый? Он увидел в нескольких десятках футов от себя верховных стражников дворца и уже, было, махнул рукой, зовя их на помощь, но что-то остановило его. До сих пор он смотрел на храм, а сейчас огляделся и увидел окруженный стражей парк. Пятеро юных поэтов Розамунды свисали с ветвей дерева на краю храмовой территории. На другом дереве шестеро младших и трое ученых еще судорожно дергали ногами. Олден застыл на месте, парализованный ужасом. Несколько посвященных, кому на шею набросили веревки, в ужасе закричали. Их крик оборвался в тот миг, когда телега, на которой они стояли, выехала из-под них. Ученый Олден пробирался сквозь толпу на ватных ногах. Он наталкивался на людей, шатался, как пьяный, и лишь смутно сознавал окружающее. Если бы он единственный в толпе вел себя так, его тут же заметили бы и потащили на виселицу. Но казнь захватила людей врасплох. Каждый новый прохожий, подошедший, чтобы посмотреть, что происходит, испытывал ужас. Женщины падали в обморок. Нескольких человек тошнило, другие стояли со стеклянными глазами. Выбравшись из толпы, Олден вновь приобрел способность думать. Он увидел открытую калитку, пригнувшись, нырнул в нее и, казалось ему, поплыл между кустами, только сейчас сообразив, что находится на территории городского дворца лорда и леди Крэг Линн. Это было ужасно и нелепо. Самому попасться в ловушку, где в любой момент его могут обнаружить. Олден упал в кусты, почти теряя сознание. Потом, придя в себя, он понял, что перед ним длинное надворное строение и путь к нему защищен деревьями. Олден не смел вернуться тем путем, которым пришел сюда, оставаться же на месте он тоже не решался. Его еще не заметили, значит боги были с ним. Вскоре он нашел длинный узкий амбар, где хранилось сено, и спрятался там, съежившись за перегородкой и затаив дыхание. Укрытие это тоже было не слишком надежным. Амбар оказался почти пустым, и только в дальнем конце, примыкающем к конюшне, было немного сена. В него он и забился. Едва ученый успел спрятаться, как дверь конюшни открылась. Сверкнули вилы с четырьмя остриями и унесли груду сена. Конюх пинком затворил дверь, послышался звук удаляющихся шагов. Олден лежал, затаив дыхание. Он только начал приходить в себя, как — бум! — открылась другая дверь, вилы выхватили еще одну груду сена и исчезли. Несколько минут спустя произошло новое событие. За тонкой стеной, отделявшей это помещение от конюшни, остановились рабыня и конюх. Конюх, очевидно, солдат, а не раб, спросил:

— Где ты спишь?

— В западной рабской казарме, — рабыня отвечала с неохотой.

— Какой матрац?

— Третий.

Он, казалось, задумался. Потом небрежно бросил:

— Я приду в полночь и лягу с тобой.

— Это против правил, — дрожащим голосом возразила девушка.

— Не будем думать о правилах, — грубо отрезал солдат. — Пока.

Он ушел, насвистывая. Девушка не двигалась. Потом послышались чьи-то быстрые шаги. Девушка зашептала что-то, но слова ее были едва слышны. Ответила другая женщина:

— Это второй раз с момента его появления на прошлой неделе. В первый раз мы подсунули ему старую Эллу. Он в темноте не заметил, а она охотно пошла. Но, очевидно, придется им заняться. Я скажу мужчинам, — и они разошлись в разные стороны.

Олден, которого разгневало поведение солдата, теперь рассердился еще больше… «Ничтожные рабы! Заговорщики!» Его поразило, что между рабами существует связь. Он слышал и раньше, что мелкие рабовладельцы стали очень осторожны, опасаясь бунта и даже гибели. И вот теперь Олден неожиданно получил доказательства того, что слухи правдивы. Олден, как будто разговаривая с богами, подумал: «Мы должны повышать мораль хозяев и, — глаза его сузились, — с помощью силы сломить организацию рабов. Нельзя допустить распада общества!» Гнев его мгновенно исчез, когда в ста футах от него открылась другая дверь. Олден инстинктивно сжался и больше не думал о рабах. Уцелеть бы самому. Постепенно нервное потрясение начало проходить, он усилием воли верну себе спокойствие и способность нормально размышлять. Он наконец понял, почему ему удалось избежать облавы, в которую попали все остальные. Лишь две недели назад он переехал в новый дом на улице Пальм. Солдаты, очевидно, вначале явились по старому адресу, ну а потом, чтобы арестовать его, им нужно было пересечь весь город. Вот так они, к счастью, и разминулись. Эта случайность и спасла ему жизнь. Олден содрогнулся от ужаса — он мог бы сейчас висеть со всеми, потом в глубине его души поднялся гнев несправедливо осужденного. Ярость подкрепила его силы, и он наконец оказался способным думать, как обычно, — четко и логично. Ясно, что ему нельзя оставаться в пределах городского дворца. На помощь пришли воспоминания, незначительные детали, которые он замечал в прежние годы, не сознавая этого. Он вспомнил, что через каждые несколько ночей в амбар через ворота дворца привозят сено. Судя по тому, что сейчас амбар был пуст, новый запас скоро прибудет. Он должен выбраться отсюда до этого. Олден начал пробираться к воротам. Он знал, что ворота были справа от него. Однажды ему довелось видеть их издалека. Если проникнуть в конюшню, а оттуда — в ворота… И хорошо бы переодеться! Здесь, кажется, должны висеть рабочие комбинезоны. Лучше натянуть на себя женскую одежду. Ей будут соответствовать длинные волосы, которые обычно отпускали ученые. В углу хлева, отведенном для дойных коров, Олден нашел все, что ему было нужно. И животные молчали, пока он торопливо натягивал рабочую одежду, которую молочницы надевают поверх платья. Городской дворец, переставший быть резиденцией Линнов, превратился в сельскохозяйственный и чиновничий центр. У ворот дежурили солдаты, но они не удосужились расспросить неуклюжую рабыню, вышедшую уверенным шагом, куда она идет, видно, хозяева послали ее с важным поручением, решили они. Вечером Олден подошел к храму Ковиса с тыла, перед ним показались свинцовые стены, и он снова начал нервничать, боясь, что сейчас, когда спасение близко, что-нибудь да и произойдет. Робко постучал он в боковую дверь и, затаив дыхание, ждал. Дверь открылась неожиданно, но Олден был так напряжен, что отреагировал немедленно, и мимо удивленного младшего прыгнул в затененный коридор. Лишь когда закрылась дверь, и они остались почти в полной темноте, Олден назвал себя удивленному молодому человеку.

Медрон Линн, лорд-правитель, шел по улице Линна. В последние годы он все реже выходил в город. Лорд испытывал возбуждение — как всегда, когда у него была определенная цель. А цель у него была, и только это оправдывало, казалось бы, бесполезную трату времени и усилий. Его окружали обычные телохранители. Они были специально обучены для таких выходов. Как солдаты в увольнительной, они шли впереди него и за ним так, будто их совсем не интересовал этот худой болезненный человек с каменным лицом, любой приказ которого становился законом на Земле и других планетах. Лорд-правитель отыскивал рынки в наиболее населенных районах. Разноцветные мануфактуры на прилавках напомнили ему о молодых годах, когда эти районы города казались тусклыми и бесцветными, а уровень мастерства ремесленников был чрезвычайно низок. Торговцы ворчали и сердились, когда в первые годы своей власти он приказал, чтобы дома сдавались лишь тем, кто будет их ярко раскрашивать. А торговые лицензии получали только те, кто торговал высококачественным товаром. Забытый кризис. Благодаря конкуренции весело раскрашивались дома. И вскоре это совершенно изменило вид города. Появившиеся в лавках товары радовали глаз. Их не сразу и не просто научились делать ремесленники. Лорд-правитель Линн пробивался сквозь толпу покупателей и продавцов. Рынок заполнили люди с холмов и из-за озера, было здесь и множество жителей других планет с удивленными глазами. В такое время разговоры завязываются лучше всего. Он заговаривал только с теми, кто не узнавал в этом небритом человеке, одетом в мундир отставного солдата, своего правителя. Немного времени потребовалось ему, чтобы убедиться в том, что тысячи агентов, которых он разослал с заданием пропагандировать его взгляды, провели большую работу. Он и сейчас встретил здесь не одного из таких агентов. Они сами завязали с ним разговор. Пятеро фермеров, трое торговцев и двое работников, с которыми он заговорил, на критические замечания лорда-правителя ответили проправительственными лозунгами, которые они могли услышать лишь от разосланных им людей. «Неплохо», — сказал он себе. Первый вызванный им кризис разрешился благополучно. Лишь одно поколение отделяло Линновскую империю от длительной гражданской войны, которая привела его семейство к власти. Сборщики налогов все еще давали мало денег. Одной из причин тяжелого финансового положения правительства служили храмы. Ученые крепко держали народ в своих руках. Так казалось лорду-правителю. Храмовые обряды обладали над всеми гипнотической властью, а специально подготовленные учеными люди внушали каждому, что пожертвования делать необходимо. В особенности это действовало на женщин, так что частенько приходилось даже сдерживать их, иначе они отдали бы все свое имущество. Мужчины же, то и дело занятые на войне, меньше поддавались влиянию ученых. За счет своих огромных доходов храмы содержали орды ученых — старших, младших и посвященных. Армия храмов была огромна: почти в каждой семье кто-то был или должен был стать ученым. Лорду-правителю начало казаться, — и Лидии совсем не нужно было напоминать об этом, — что пора наконец нарушить эту гипнотическую власть. Пока они не справятся с храмами, финансовое положение останется напряженным. В самом Линне торговля расцветала, но в других городах она восстанавливалась гораздо медленнее. Продолжались объявленные бог знает когда завоевательные войны, три из них велись ка Венере против венерианских племен. Цель, которую поставил перед собой правитель, — объединение Солнечной системы, требовала, чтобы такие экспедиции обеспечивались любой ценой. Что-то нужно было принести в жертву. И лорд-правитель выбрал храмы как единственного реального конкурента правительства, перекачивавшего в свою казну доходы. Лорд-правитель остановился перед лавкой керамики. У хозяина была внешность линнца. Он, подумал лорд, несомненно, наш гражданин. Только мнение граждан имеет значение. Рассуждения остальных — пустота, ветер. Хозяин обслуживал очередного покупателя. Ожидая, когда он освободится, лорд-правитель думал о храмах и дворцах. Казалось ясным, что ученым не удалось восстановить престиж, утерянный во время гражданской воины. За немногими исключениями, они по одерживали Рахейнла до того самого дня, когда он был захвачен и убит. Ученые тут же присягнули новому режиму, и тогда у него не было достаточно сил, чтобы отвергнуть эту присягу. Однако он никогда не забывал, что их временная монополия на атомную энергию чуть не привела к восстановлению прогнившей республики. И если бы это им удалось, то казнен был бы он, лорд-правитель. Торговец заключил сделку и двинулся навстречу новому покупателю, Но тут лорд-правитель заметил, что один из толпившихся у лайки узнал его. Не сказав ни слова торговцу, лорд отвернулся и торопливо зашагал по улице. Члены Совета ученых ждали его, когда, убедившись в прочности своей позиции, он вернулся во дворец. Встреча была нелегкой. Из семи членов Совета присутствовало шестеро. Седьмой, поэт и историк Коурайн, как сообщил Джоквин, заболел. На самом же деле он испытал приступ страха, узнав об утренних казнях, и немедленно выехал в отдаленные храмы. Из шестерых по крайней мере трое явно не надеялись выйти живыми из дворца. Оставалось трое других: Мемлис, историк и воин, смелый седовласый старик лет восьмидесяти; Тиор, логик, волшебник арифметики, который, как говорили, получал сведения о числах непосредственно от богов; и, наконец, сам Джоквин, который много лет служил посредником между храмовой иерархией и правительством. Лорд-правитель осмотрел своими желтыми глазами собравшихся. Годы власти придали его лицу сардоническое выражение, которое даже скульпторы не могли устранить со статуй, опасаясь нарушить сходство с оригиналом. Ему в это время было около пятидесяти и, несмотря на худобу, он обладал отличным здоровьем. Он начал с холодного, обдуманного и уничтожающего обвинения храма Рахейнла. А закончил так:

— Завтра я выступлю перед Патронатом с объяснением по поводу своих действий относительно храма. Надеюсь, Патронат примет мои объяснения.

И впервые за все это время он позволил себе чуть заметно улыбнуться… Никто лучше него не знал, что раболепный Патронат не осмеливается даже мигнуть без его разрешения.

— Я предприму это, — продолжал он, — так как одновременно попрошу рассмотреть многочисленные петиции о реорганизации храма.

Молчаливые слушатели зашевелились. Три члена Совета, ожидавшие смерти, со слабой надеждой взглянули друг на друга. Один из них, Горо, человек средних лет, сказал: «Ваше превосходительство может рассчитывать на нас…» Его остановил гневный взгляд Мемлиса. Он, хотя и подчинился, но время от времени храбрость возвращалась к нему, и он сказал то, что думал. Лорд-правитель знает, что он на его стороне, и не сомневается в его верности, особенно тогда, когда каждый спасает свою шкуру.