Марина по-прежнему надменна. Она уже не пытается притворяться, что относится ко мне по-доброму. Нет, в каждом ее жесте, в каждом взгляде сквозит холодное презрение. Жаль, что я ничего не замечаю и все ее ядовитые стрелы отскакивают от меня, как от жестяной бочки.

— Вы опять в нарядном костюме, — сквозь зубы цедит она. — Все-таки решили показаться Александру Дмитриевичу во всей красе?

— Вот еще! — отмахиваюсь я. — Он мне сегодня утром надоел до смерти. Я к вам, поболтать, кофе попить. Вы рады? Сварите мне поскорей кофейку, а то у меня с утра голова кружится. Давление, что ли, падает, не пойму.

— А я как раз занята. — Марина расплывается в улыбке. Вот точно так же, я уверена, улыбается крокодил, глядя на беззащитного кролика, сидящего на бережку. Интересно, почему в народе прижилось выражение «крокодиловы слезы», и никто не додумался до «крокодиловой улыбки».

— Я настолько занята, — добавляет Марина, — что даже кофе вам сварить не могу. Некогда.

— Ой, как жалко! — Я обиженно оттопыриваю нижнюю губу — этому приему меня научил мой племянник Данила. — А давайте поручим варку кофе вашему шефу. Ему-то делать нечего, как всегда. Я пойду, скажу ему, что вы велели сварить нам кофе.

— Попробуйте. — Марина смотрит на меня с ненавистью и молчит.

А я томной походкой захожу в кабинет. Трошкин сидит за столом, задумчиво-скорбно склонившись над бумажками. То есть как у нас принято это называть, работает с документами. Все-таки Александр Дмитриевич — забавнейший экземпляр. И актерства в нем столько, что МХАТ позавидует. Я так громко хлопнула дверью и так шумно топчусь на пороге, что вполне уместно было бы поднять глаза от макулатуры и посмотреть на посетительницу. Так ведь нет, предпочитает изображать глубочайшую погруженность в дела.

— Здравствуйте, — говорю я утробным голосом. — Давно не виделись.

Трошкин медленно и с усилием поднял голову, как будто к его подбородку привязали трехкилограммовую гирю, и увидел меня. Томность с него как ветром сдуло, он дернулся, побледнел и вжался в кресло. Особенно хорош был его взгляд — пустой и мертвый. Вообще-то, мы так не договаривались — я рассчитывала хоть на какую-то эмоцию, на то, что он удивится или рассмеется… Кривляться мне больше не хотелось, и я молча подвинула к себе стул и села напротив Трошкина. Что-что, а скорбный вид я умею принимать с детства.

— Кто вы? — проговорил, наконец, Трошкин бледным голосом.

— А вы меня не узнаете? — басом спросила я.

— Нет, — коротко ответил он.

— Однако… — Я многозначительно закинула ногу на ногу. — Моя фамилия — Резвушкина. Точнее, так звучит мой творческий псевдоним.

— Вы от Квадратной? — спросил он.

— От какой?

— От Квадратной? — повторил он. — Неужели так необходимо устраивать подобные спектакли?

— Не понимаю, на что вы намекаете. Я сама по себе.

Трошкин вертит головой, оглядывается, словно ищет кого-то, я вижу, что вот-вот, вот сейчас он скажет что-то важное, но… Поганка Марина ухитряется все испортить. Она появилась на пороге кабинета и любезно осведомилась:

— Александр Дмитриевич, вам кофе? А Саше — тоже кофе или…

— Саше? — Трошкин привстает и опять бессильно падает в кресло. — Саше?

— Ну да! — весело подскакиваю я. — А вы меня правда не узнали?

Далее началось что-то невообразимое. Марина, сделав свое черное дело, испарилась, а Трошкин пулей подскочил ко мне и замахнулся, явно намереваясь ударить. Я заслонилась рукой, зажмурилась и собралась закричать. Удара, впрочем, не последовало, и когда я открыла глаза, то обнаружила Трошкина в противоположном углу кабинета. Он стоял, скрестив руки на груди, и пыхал злобой.

— Это шутка, — сказала я обиженно. — Просто шутка.

— Зачем вы это сделали? — ледяным тоном спросил Трошкин. — Кто вас надоумил?

— Никто меня не надоумил. Прочла в «Секс-моде» о том, что Резвушкина собирается писать о вас, потом узнала, как она выглядит, и решила пошутить. А с вами шутить нельзя, да? Вы слишком серьезный человек? Или на той ступени общественной лестницы, где вы расположились, шутки запрещены?

— Такие шутки — да, — жестко отрезал он. — И ступени здесь ни при чем. Удары ниже пояса запрещены везде.

Я медленно сняла парик, очки и стерла с губ оранжевую помаду.

— Извините, Александр Дмитриевич. Я не знала, что моя шутка, пусть даже дурацкая, так вас заденет. Извините еще раз. До свидания.