— Не знаю, будет ли здесь удобно, — намекаю, что тут многолюдно.

— Отчего же? — хмурится Димов. — Ведь речь, насколько я понял, идет о какой-то маленькой справке.

— Как хотите. Ваш сосед Маринов найден сегодня утром мертвым.

— Что?! — лицо Димова выражает изумление в превосходной степени.

— Отравлен.

— То есть как это? Кто его отравил?

Изумление почти настоящее. Или человек сумел вжиться в свою роль.

— Я то же хотел спросить у вас.

Реплика достигает цели. Димов на секунду опешил. Потом его лицо приобретает привычное нагловатое выражение.

— Ошиблись адресом, товарищ.

— Но вы служили чиновником у Маринова, а затем находились с ним в дружеских отношениях, — перехожу я к фактам.

— Никаким чиновником я у него не был. Работал одно время поденно, потому что, — тут его голос становится подчеркнуто назидательным, — таким как я, чтобы получить диплом, надо было одновременно работать. Да-да. В отличие от маменькиных сынкоз, мне приходилось самому зарабатывать себе на хлеб.

— Очень приятно, что я имею дело с человеком из рабочих.

— И ни в каких дружеских отношениях мы с ним не были. Разве посчитать дружбой то, что я соглашался иной раз сыграть с ним в кости…

— Ясно. Тогда, видимо, меня попросту ввели в заблуждение. И все же, если у вас есть какие-то соображения, то в интересах следствия…

— Никаких соображений у меня нет, — перебивает меня Димов. — И вообще я не могу понять, почему спрашивают меня. Отравления, насколько мне известно, — это скорей по части врачей. Обратитесь к доктору Колеву. Он лечил в последнее время Маринова.

— Прекрасная идея. Почему бы и нет? Но я, откровенно говоря, возлагал на вас большие надежды.

— И зря. Говорю — вы ошиблись адресом…

— Ну в таком случае… — развожу руками, и Димов уже поворачивается, чтобы идти, но я интересуюсь:

— Вы не помните, где вы были вчера вечером?

Димов растерянно дергает головой, но тут же выпаливает:

— Меня не было в Софии.

— А где вы были?

— В Ямболе. По делу, которое сейчас веду. Вернулся сегодня утром поездом в 5.40.

— Весьма сзоевременная поездка.

У Димова, я чувствую, крутится на языке ответная колкость, и чтобы спасти его от нарушения, именуемого «неуважение к исполнителям закона», поворачиваюсь к нему спиной и ныряю в туман.

В принципе я не имею ничего против адвокатов, но этот мне явно не по душе. А костюм у него ничего… Спросить бы адрес портного… Это было бы единственным полезным сведением.

Что ж — познакомимся с доктором Колевым. Хотя я знаю, что люди в таких случаях перебрасывают тебя с рук на руки, словно мяч. И невдомек им, что порой бывают очень опасные игры.

Дождь, который «почти перестал» — самый омерзительный. Он за какие-нибудь полчаса так пропитывает одежду влагой, что вы прибавляете в весе больше, чем на курорте.

Я это чувствую, пока дохожу до поликлиники. Тут, к счастью, тепло, но мне уготовано новое испытание. Кабинет, который я должен посетить, — не для лиц моего пола. Приходится с любезной улыбкой слегка растолкать ожидающих дам, потерпеть, пока очередная пациентка выйдет от доктора, и прорваться в кабинет гинеколога.

Мужчина в белом халате недоуменно поднимает брови. И только взглянув на удостоверение, убеждается, что я пришел не на осмотр. Лицо его приобретает не очень приветливое, но не такое надменное выражение, как у давешнего адвоката.

Пока доктор Колев моет руки, наблюдаю за ним. Нет, это человек не типа Димова. Тот франт и наверняка подлец, а этот суховат, не очень общителен, немножко, может быть, мизантроп, но поглощен своей работой, даже педант, пожалуй — два часа будет мыть руки под краном.

В это мгновение доктор Колев, чтобы разрушить мои построения, берет полотенце и, взглянув на меня, робко улыбается. Худое лицо становится добрым, всепонимающим и по-человечески усталым. Вы скажете, что улыбки могут лгать. Но не такие искренние, неосознанные…

— Почему вы не присядете? — спрашивает врач, вешая на место полотенце.

— Я не вижу, на что здесь можно сесть, кроме гинекологического кресла…

На худом, усталом лице снова появляется тень улыбки.

— Ну, почему в гинекологическое кресло?.. Садитесь за мой стол.