Петр Великий решил унифицировать систему местного управления, в результате чего появились восемь губерний, сильно различавшихся по размерам и численности населения. Так, например, Ингерманландская губерния, включавшая в себя побережье Финского залива вместе с новой столицей, была по размерам в сотни раз меньше Архангельской губернии, а по населенности – во столько же раз меньше губернии Московской. Проявившиеся недостатки такого деления Петр I впоследствии пытался устранить, создавая внутри губерний новые подразделения – провинции, дистрикты и т.п. До конца XVIII века организация территориальной системы местного управления двигалась методом проб и ошибок, пока наконец при Екатерине II ей не был придан некий устойчивый вид. В основу деления государства на наместничества (при Павле I им вернули название губерний) был положен принцип одинаковой численности населения: одно наместничество должно было насчитывать от 300 до 400 тыс. податных душ. Установившаяся в конце XVIII века структура губернского деления России продержалась, за немногими исключениями, до 1917 года, а местами и дольше.

Февральская революция положила начало процессу обсуждения федеративных интересов областей и народностей. Однако реальных плодов эти обсуждения не дали, да и не могли дать, ибо страна погружалась в пучину братоубийственной войны, в которой представители не только одной народности, но и зачастую одной семьи, оказались по разные стороны фронта. Созданная в 1918 году конституция РСФСР накладывала сетку “федерации” на фактическую территорию бывшей Империи. В 1922–1923 гг. И.В. Сталин, занимавший пост наркома по делам национальностей, предложил включить Украинскую, Белорусскую, закавказские и другие национальные советские республики в РСФСР в качестве автономий, то есть на тех же правах, на каких в Российской Федерации уже состояли Татарская, Башкирская, Крымская, Якутская и т.п. республики. Ленин выступил тогда с резкой критикой этого “плана автономизации”, не преминув упрекнуть Сталина в “великорусском шовинизме”. В результате Договор об образовании СССР признавал, что из гражданской войны вышло не единое государство, а по крайней мере четыре государства. Фактически большевики вступили на путь конфедерализации бывшей Российской империи. Однако реальное развитие советской модели пошло скорее по пути, предложенному Сталиным, – устанавливались обширнейшие полномочия союзного центра. Как отмечал, находясь в эмиграции, государствовед Н.Н. Алексеев, анализируя тогдашнюю систему власти, “нет такого государственного вопроса, в котором бы в порядке законодательства и в порядке управления не были компетентны верховные органы Союза”.При том что республики были вправе решать очень многое, союзные органы власти обладали полномочием вмешиваться практически во все области республиканского законодательства и управления, контролировать и поправлять их.

Ни политический класс, ни правящая партия, ни общественное сознание никогда не рассматривали СССР в качестве конфедерации. 70 лет эти декорации представляли собой чистую формальность, поскольку страна мыслила себя единой и неделимой. Фантомы федерализма России и конфедеративности СССР ожили в эпоху Горбачева, в эпоху разложения государственных институтов.

Советский федерализм в условиях, когда действительной властью в государстве обладает партия, а не конституционные органы, не представлял собой правовой реальности. При этом, как декоративная форма, он все же сказывался на некоторых особенностях регионального деления страны. Идейный корень российского федерализма и национально-культурной структуризации советского пространства так или иначе был связан с перспективой “мировой революции”. Настоящий смысл советского федерализма, федерализма большевиков вне этой перспективы не может быть верно истолкован. Переход к мировому государству пролетариата большинством марксистов рассматривался как путь учреждения на месте старых империй коалиции штатов, разнообразных по принципам их формирования. Отсюда некоторая искусственность российского федерализма: важно как-нибудь нарезать территорию, приписать ее к той или иной “титульной” народности во имя пролетарского интернационализма, а остальное не так существенно. Суть интернационализма – скорейшее смешение человечества, создание новой расы общечеловеков. Одним из механизмов формирования такой расы и является этнический федерализм, явление в истории не частое и очень опасное для государств, в которых федерация строится на этнических принципах.

Сегодня полагать, что этот вид федерализма естественным образом лучше и исторически прогрессивнее, чем дореволюционные принципы, – это лицемерие хотя бы потому, что аспект “мировой революции” не учитывается. Но дело даже еще серьезнее: этнический федерализм вообще редко формируется естественным путем, и, как правило, если это реальный, а не фиктивный федерализм, он весьма недолговечен. Большевики, создав эту сложную, исторически не обоснованную систему, не вытекающую из духа и смысла совместной жизни народов России, заложили под СССР мину замедленного действия – и не потому, что они не желали создаваемой системе прочности, а потому, что они не рассчитывали, что Россия будет существовать в окружении мира “старой формации” и возвращаться обратно – от интернационализма к местным сепаратизмам и шовинизмам. Но если мина под СССР сработала, не стоит ли задуматься о другой мине, на этот раз заложенной уже под саму РФ?

5. Федерализм – оползень государственности

В царской России роль медиатора между разными народами играла не интернациональная, а сверхнациональная идея. Россия была союзом этнических общин и племен под эгидой русской державы. Интернационализм был навязан России марксистами, и советская империя, по существу унитарная, строилась не благодаря, а вопреки ему. Признавая достижения и сильные стороны СССР, нужно учиться четко отличать их от его минусов и слабостей. Парадокс советского устройства состоял в том, что, отказавшись от “мировой революции” и значительно отступив в деле формирования общечеловеческой расы (успокоившись на полуфиктивном “многонациональном советском народе”), по форме своей оно все еще как будто стремилось к этим оставленным целям. Федерализм и интернационализм – это главные минусы советской системы, которые нужно было бы отбросить. Однако Ельцин взял из советского прошлого именно федерализм и остатки интернационализма, выраженные в словосочетании “дорогие россияне”.

Федерализм в России – одно из самых грандиозных исторических недоразумений. Федерализм всегда и всюду был связан с большой скученностью населения, когда между землями начиналось жесткое трение, либо с явной нуждой малых земель, штатов, кантонов в консолидации перед внешней угрозой. У нас все было ровным счетом наоборот: в своей империи русские, вдохновляемые обилием пространств, смогли стать скрепляющим этносом, заселяющим пустоты между племенами. Это волевое движение государствообразующего этноса можно назвать излучением центра, излучением империи.

Федерализм всегда и всюду был связан с большой скученностью населения, когда между землями начиналось жесткое трение, либо с явной нуждой малых земель, штатов, кантонов в консолидации перед внешней угрозой. У нас все было ровным счетом наоборот: в своей империи русские, вдохновляемые обилием пространств, смогли стать скрепляющим этносом, заселяющим пустоты между племенами.

Стихийное развитие “федералистских” центробежных тенденций в России в 1992–1993 годах содержит богатую информацию о возможных путях дезинтеграции РФ. В те годы Челябинский областной совет обсуждает вопрос о создании Южно-Уральской республики, Свердловский провозглашает Уральскую республику, председатель Красноярского крайсовета Вячеслав Новиков предполагает создать республику Енисейскую, Вологодский облсовет объявляет в мае 1993 года создание Вологодской республики, большой казачий круг Дона утверждает в марте 1993 года акт о преобразовании Ростовской области в государственно-территориальный субъект “Область Войска Донского”. В последние месяцы советской власти провозглашались Кубань, Сибирская республика, Дальневосточная республика, Государство Сахалин. Некоторые депутаты предлагали провозгласить независимость Сибири от России. Был и единственный случай “успешной” десуверенизации России на одной из ее территорий – это Чечня Д. Дудаева.

Уважение друг к другу сосуществующих на одной земле народов предполагает и определенную дистанцию. Каждый этнос – это немного вещь-в-себе. Когда дистанция сокращается, соседи становятся в каком-то смысле все на одно лицо – это как ни странно вовсе не способствует примирению национальностей, но обостряет конфликты. Интернационализм и показная “дружба народов”, возможная только под большим прессом сверху, исказила традиционный для России идеал мирного сожительства народов – подданных государства. Несмотря на провозглашенный межплеменной и межрасовый мир, эта порочная идеология не обеспечивала большой стабильности государства. Как показал исторический опыт, локальные “национализмы” при таком порядке лишь тихо тлеют и дожидаются очередного часа икс, когда ослабеет Центр и можно будет вырвать у него очередную порцию льгот.