На этом переписка прекращается; отныне жизнь молодой пары предстает в освещении других свидетелей. Ялука на вопросы о семейной жизни отвечать отказалась. От людей, знакомых с Ялукой и Хельмутом, удалось узнать, что оба они очень скоро оказались в изоляции. Близких знакомых, а тем более друзей следствию обнаружить не удалось. Ответственность за это возложили на Ялуку. То, чего она ожидала от Европы, в Магдебурге напрочь отсутствовало. Здесь к ней относились как к представительнице братского русского народа, но подобная идентификация была ей невыносима, и она отвечала на нее отвращением ко всему немецкому — во всяком случае, к реально существовавшей в ГДР разновидности немецкого характера. Ялука X. не скрывала своих чувств и вела себя вызывающе. Музыка, которой она интересовалась и которая, вероятно, могла бы дать ей некоторое утешение, популярностью в ГДР не пользовалась. К тому же их новая квартира была совершенно не приспособлена для упражнений на скрипке, которым она любила посвящать ночные часы.

По мнению многих свидетелей, она настолько затруднила жизнь своему мужу, который все это время был ее «ангелом-хранителем», что в 1983 году, когда у Ялуки случился выкидыш, он подал заявление на выезд в ФРГ. Люди, выросшие в другом мире, не представляют себе тяжести этого шага. Хельмут X. потерял работу, его исключили из партии и направили подсобным рабочим на бумажную фабрику. В глазах его жены ГДР окончательно обрела вид исправительной колонии. Скорее всего только благодаря вмешательству одного западногерманского предпринимателя, с которым Хельмут X. познакомился в Донауэшингене, супружеская пара была внезапно выкуплена западногерманским правительством и смогла выехать из ГДР. После пребывания на сборном пункте новым местом жительства супругов стал швабский Нюртинген. Там Хельмут X. нашел подходящую для себя работу. Он снова стал играть в гандбол, тренировал местную молодежь, а его жена снова забеременела и произвела на свет дочку.

Легче ли стало им жить в новом для них мире? Среди западных мещан Ялука, похоже, чувствовала себя столь же неуютно, как и среди мещан социалистических, а после рождения дочери ее состояние, которое адвокат назвал «социальным оцепенением», только усугубилось. Она не притрагивалась больше к своей скрипке и перестала выходить из дома, заметив, что в магазинах ее встречают пренебрежением и колкостями. Она все больше замыкалась в себе, смыслом ее жизни стало воспитание дочери. Забота о жизни в Западной Германии целиком легла на плечи ее мужа, который чувствовал себя там, в сущности, таким же чужаком, как и она. На суде с похвалой отзывались о его «выдержке» и «безропотности». Прокурор довел также до сведения суда, что с этого времени Ялука как женщина полностью отвергала мужа.

Через три года Хельмут X. уволился и переехал работать в Швейцарию. Это была отчаянная попытка спасти ситуацию. Хельмут X. приезжал в Цюрих на курсы повышения квалификации, и город показался ему настоящим раем. Здесь он нашел Европу в образе хорошо одетых и, как ему казалось, счастливых людей. Здесь и только здесь его жена может снова вернуться к своей музыке. Да и новому работодателю, руководившему швейцарским филиалом немецкой транснациональной фирмы по производству электроники, он понравился своим отношением к делу и без труда получил разрешение на жительство.

В Цюрихе, говорил Хельмут X., он бы с удовольствием провел свои детские годы; для его маленькой дочери сделать это было еще не поздно. Благодаря поручительству фирмы он получил кредит и купил небольшой, не совсем приспособленный для зимы домик на окраине города. Дом был окружен садом, к которому Ялука не проявила никакого интереса; зато теперь она могла бы снова без помех заняться любимой музыкой. Но музыка ее больше не привлекала. Она привязалась к своей дочери и, по свидетельству соседей, «день и ночь говорила с ней на никому не понятном языке».

Но и муж, так и не освоивший швейцарского диалекта, оказался в полной изоляции от общества, оно было закрыто для него везде, кроме рабочего места. Просто больно становится, когда пытаешься представить себе одиночество этой пары. В записной книжке Хельмута X. были только самые необходимые адреса. Он любил свою жену больше всего на свете, сказал адвокат. Больше всего? Но ведь у него ничего больше и не было, ничего, с чем можно было бы сравнить его любовь. Как не с чем сравнить и удар топором, которым 14 октября 1991 года жена отправила его на тот свет.

Обвинение с подозрительной словоохотливостью выстроило свою цепь косвенных доказательств. Стал ли после этого мотив преступления яснее? В витрине банка, где Хельмут X. получал свою зарплату и где покровительствовали искусству, он видит портрет женщины, который ему необыкновенно нравится. На нем изображена жена художника в молодости. Хельмут X. хотел бы иметь точно такой же портрет своей жены. Не для себя — для нее. Кто умеет так изобразить женщину, тот и его жене способен вернуть ее прежнее лицо, а может, и свободу. Он собирается с духом, наводит справки о художнике и приходит к нему в мастерскую. Художник, известный далеко за пределами своей страны, уже прошел фазу предметной живописи. Теперь ценятся его коллажи из синтетических материалов, его «усеченные виды», его фрагменты или ошметки картин, называемые «какографией».

Хельмут X. описывает этому человеку из другого мира свою ситуацию и высказывает желание заиметь портрет жены. Как сказал на суде художник Б., эта история его растрогала. К сожалению, мы не знаем, каким образом Хельмуту X. удалось уговорить жену позировать художнику. Как бы там ни было, но она согласилась. От художника Б. мы узнали, что она стала его любовницей. В этом тронутый ее историей Б. не находил ничего особенного. Без страстного увлечения он не смог бы вернуться к предметной живописи. Поэтому он не преминул познать ее «изнутри», чтобы точнее воссоздать ее внешний облик.