— Вкусно, — дожевав первый бутерброд, с удовольствием произнёс Сашка. — Я ещё в армии понял, что нет на свете ничего вкуснее, чем говяжья тушёнка с чёрным хлебом, особенно когда полдня просидишь в «секрете» [39] без жратвы. Кстати об армии: именно там научили меня не только вести наступательный бой, но и всегда готовить пути отхода на вторую линию обороны. Как ты думаешь, партнёр, чем я всё это время занимался?

— Искал кресло подходящего размера под свою губернаторскую задницу, — съязвил озадаченный Карась, которому очень не нравился новый поворот в его судьбе.

— Ошибаешься! О губернаторстве я и не думал.

— Неужели? Тогда зачем мы с тобой припёрлись на край света — жареной камбалы поесть?

— Когда в Москве господин Ветрич предложил мне баллотироваться в мэры Сахалина, с последующим отделением острова от России, я сразу понял, что это преступная афера, но выйти из неё не мог. Сепаратисты раскрыли мне все свои планы, и отказ от губернаторства был равносилен самоубийству. Для пущей убедительности они даже показали мне, как можно выйти из игры.

— И как же?

— Никак! Только ногами вперёд. Помнишь, как перед нашим с тобой отъездом на Сахалин, в Петербурге из гранатомёта расстреляли машину Коха?

— Ещё бы не помнить! Такой шум в прессе стоял! Порешить самого «теневого губернатора» Петербурга — это надо иметь смелость.

— Так вот, партнёр: смерть Коха — на совести Ветрича и его неизвестных мне друзей. Кто они и сколько их, я не знаю, но знаю, что им подвластно многое. Поэтому я сделал вид, что играю по их правилам, и, бросив прибыльный бизнес в Москве, перебрался на Сахалин. Здесь я окончательно убедился, что спланированная, как по нотам, операция «Русский Гонконг» не имеет никаких шансов на успех. А после приватной беседы с Березуцким окончательно утвердился в своём решении, и активно стал готовить наши с тобой, партнёр, запасные позиции. Именно тогда я послал тебя в Сибирь за золотым песком. Ты думаешь, у меня наличных денег не было? Денег у меня на тот момент было много, особенно после того, как я распродал в Москве все свои активы. Я понимал, что вернуться в Москву мне вряд ли позволят, поэтому стал активно вкладываться в экономику Страны Восходящего Солнца. После того, как я удачно реализовал последнюю партию золотого песка, в самом центре Токио, в одном из небоскрёбов, открылся офис нашей с тобой, партнёр, компании.

— Что за компания? — оживился Карась, впитавший страсть к наживе вместе с молоком матери. — Можно с этого места поподробней?

— Компания трансконтинентальных перевозок с совмещённым российско-японским капиталом. Мы с господином Хасимото купили пять современных танкеров, и на днях планируем начать регулярные перевозки с российского материка на японский берег сжиженного газа и высокооктановых марок бензина. Можешь, Жорик, мне не верить, но прямо сейчас, в эту самую минуту, молодые японки со знанием русского языка старательно обхаживают членов российской делегации, прибывшей для подписания окончательного варианта поставок российских углеводородов.

— И где это ты нашёл в России высокооктановые марки бензина? — задал Карась вполне резонный вопрос.

— Жорик, прогресс шагает семимильными шагами даже по нашей с тобой Родине, а ты за этим не следишь. После проведения реконструкции Тарский нефтеперерабатывающий завод теперь работает в основном на экспорт.

— Свежо предание, да верится с трудом, — пробурчал Жорка.

— Не патриотично мыслишь, партнёр. Время, когда бензин ослиной мочой разбавляли, безвозвратно кануло в Лету. Теперь, чтобы сделать хорошие деньги, надо работать по международным стандартам.

— И кто тебе после всего, что произошло на Сахалине, позволит работать в России даже по международным стандартам? Ты же у нас теперь сродни Березуцкому — беглый олигарх № 2!

— Интересы фирмы на российском рынке представляет господин Хасимото, а я всего лишь один из учредителей, так же, как и ты. Видишь, партнёр, я и тебя не забыл.

— Значит, теперь ты их не боишься? — сменил тему разговора Жорка.

— Кого именно? — не понял Перепёлкин.

— Ну, тех самых могущественных… которые всё могут.

— Нет Жорик, теперь я их не боюсь. Операция провалилась не по моей вине, так что я теперь не предатель, а такая же жертва, как Ветрич и Березуцкий. Получается, что они меня во всё это втянули, да ещё подставили под удар. Так что с этого момента я нахожусь в политической эмиграции, так сказать, сам по себе.

— Значит, выезд на сегодняшнюю рыбалку не случаен? — догадался партнёр.

— Операция провалилась, губернаторство накрылось, простите, медным тазом, и мы «делаем ноги» или, как ты интеллигентно выразился — уходим в политическую эмиграцию. Что поделать, партнёр! Как правило, за праздником жизни следуют серые будни бытия, но ты не печалься! Будет ещё и на нашей узенькой японской улочке полноценный российский бардак, простите, партнёр, я хотел сказать — праздник. По приезду я покажу тебе один замечательный домик в национальном стиле, расположенный прямо на берегу океана.

— Ты купил маленький японский домик? — обрадовался Карась. — Чудно, а я уже мысленно поселил нас с тобой в тесном гостиничном номере.

— Ну, не такой он и маленький! — развеселился Сашка. — Два этажа, открытая терраса, ухоженный японский садик, в котором по центру расположен рукотворный пруд с золотыми рыбками, и всё обнесено высоким забором из дикого камня. В доме круглосуточно находится прислуга. Господин Хасимото обещал, что языкового барьера не будет. Весь штат, кроме садовника, набран из числа наших бывших соотечественников.