Синенький почесал свой квадратный подбородок и погрузился в раздумье на несколько секунд.

– Я заплачу, отвязывай.

Вынув нож, гигант разрезал веревки. Дарья поблагодарила его, не забыв справиться, как там у него дела в промежности.

Синенький заржал, словно жеребец, и, ухватив не успевшую одеться Дарью за руку, притянул ее к креслу:

– Запомни, детка, я за тебя отдал штуку, но еще неизвестно, стоишь ли ты этих денег…

– Из всей этой истории самое интересное, что у тебя есть выход на ментов.

Они ехали в «тридцать первой» «Волге», принадлежащей Синенькому. По дороге с дачи он представился. Его звали Геннадий Абрамович, фамилию носил Синицын, отсюда, видимо, и пошло его прозвище.

Сейчас, утонув в мягком самолетном кресле, она жалела о том, что рассказала Синенькому все. Все, кроме того, что спасла Пашу. Она была так напугана. Если бы они почувствовали ложь, что бы с ней сделали там, на даче?

– Знаешь, тебе повезло. Я заинтересован в том, чтобы были найдены те, кто убил Анну. Во-первых, до сегодняшнего вечера я даже не знал, что она мертва. Думал, отдыхает сейчас на море. А вышло иначе.

– Ты с ней спал? – Дарья решила обращаться к нему на «ты», так как он хоть и был старше ее на полтора десятка лет, но явно был за демократизм. Одевался просто: рубашка навыпуск да летние брюки, на шее цветастый платок, служивший, вероятно, во время жары потником.

– Нет, у нее было с кем поразвлечься. – Обращение на равных сработало, но, по большому счету, это ничего не значило.

– Но ты к ней был неравнодушен.

– Угадала. Я надеялся, что настанет и мой день.

– Ты отпустишь меня? – Она заискивающе посмотрела на него.

– Вначале мы с тобой проведем чудную ночь, а вот затем уже решим, что нам делать, как нам быть.

Нельзя сказать, что перспектива очень ее радовала, но это все же лучше, чем лежать выпотрошенной где-нибудь на окраине города.

И тут до нее дошло. Он же везет ее на свою живодерню! Выкупил и будет наслаждаться ее внутренностями. Сейчас заведет к себе в квартиру, там и разделает ее!

– Послушай, может, отложим до завтра, сегодня я так устала!

Он покачал головой.

– Не откладывай на завтра ту, которую можешь сегодня… Это ли не истина?

– А ты философ.

Они вошли в уже знакомый подъезд. В сумочке из крокодиловой кожи, которую ей любезно вернули, не было ничего тяжелого или опасного для здоровья. Дарья завела сама себя так, что теперь с каждым шагом, приближавшим ее к квартире Синенького, в ней рос ужас от мысли, что он разделается с ней. Ведь все просто: Анна не стала спать с ним – и он убрал ее. А если даже и спала, то чем-то не угодила.

Сняв с плеча сумочку, она зашла в лифт, куда ее первой любезно пропустил Геннадий Абрамович. Ремешки у сумки были прочными. Она попробовала разорвать один из них – ничего не получилось.

«Придется душить, – решила Дарья. – Пока он открывает дверь, я смогу накинуть удавку ему на шею».

Убивать его она и не думала. Просто рассчитывала хорошенько пугнуть. Пока директор оклемается, она уже будет далеко отсюда.

– Подожди, сейчас открою.

Он достал из кармана ключи и подошел к двери. Дарья приблизилась к нему вплотную и, стиснув зубы, приготовилась накинуть импровизированную удавку.

Синенький резко повернулся.

– Отойди от света, ничего не видно.

Словно нашкодившая ученица, она резко убрала руки за спину.

Следом за хрустом замка раздался грохот.

Очнувшись, она первым делом пошевелила руками и ногами. Вроде все работает. А вот грудная клетка словно скована железом. Перед глазами аккуратная попочка медсестры, которая нагнулась над какой-то женщиной, лежащей напротив.

– Эй, давно я здесь?

Медсестра повернулась. Девочка лет восемнадцати, а уже медсестра.

– Как дела? – спросила она, заправляя под шапочку непослушные русые волосы.

– Грудь ноет, спина, голова гудит, – доложила Данилова, не забывая вновь повторить интересующий ее вопрос.

– Вас привезли вчера, поздно вечером.

– Сколько сейчас времени? – Дарья решила приподняться, но боль в спине оказалась столь мучительной, что пострадавшая была вынуждена оставить попытки встать до лучших времен.

– Семь вечера. Я сейчас позову дежурного врача. Он должен вас осмотреть.

Дарья нервничала, потому как мать явно не знала, где она, и наверняка потихоньку сходит с ума. Маман, должно быть, мечется в четырех стенах и извела уже пузырек валерьянки.