Он не стал договаривать. Бармен-буфетчик, переваливаясь с ноги на ногу, быстро шел к ним, неся впереди свое брюхо, как большого ребенка.

Пораженная словами, Саша молчала.

– Я тебе, наверное, еще скажу что-то… – успел пробурчать Федя-даун, – в подсобке. Ты понимаешь?

– Да, – сказала Саша, хотя ничего не понимала.

Федя-даун отвернулся от нее, согнулся пополам и принялся тереть грязной тряпкой капот спортивной машины Эльвиры Максимовны.

– О чем это вы беседовали? – Бармен-буфетчик от быстрой ходьбы запыхался, матрасное его пузо колыхалось.

Он, подозрительно сощурясь, переводил взгляд с Феди на Сашу и обратно.

Федя-даун молчал, с сопением терзая тряпкой машину.

– Да так, – выговорила Саша, стараясь смотреть в сторону, – он спрашивал у меня, сколько стоит такая машина. Он говорил, что купит себе такую, когда права получит.

– А-а… – лицо бармена-буфетчика разгладилось и посветлело, – вечная песня. Он со всеми об этом говорит. А права ему никогда не дадут. Он же этот… умственно неполноценный… Из-за угла пыльным мешком контузило. Он с детства такой. Одно слово – дурак. Вбил себе в тупую башку, что обязательно станет шофером и купит себе бо-ольшую машину. А самого из школы еще в пятом классе выгнали, за то что в женском туалете девочек подкарауливал…

Федя-даун засопел громче. Бармен засмеялся.

– И писать он до сих пор не умеет. Читает кое-как, а писать не может совсем, – сообщил он еще и, подскочив к Феде, пнул его коленом под зад. – А ну пошел в подсобку, кому говорят!!

Федя, прекратив сопеть, отошел в сторону, потирая своей тряпкой ушибленное место.

– Я там тебе блинцы поджарил, – обратился бармен к Саше, – пойдем, попробуешь. Между прочим, мой фирменный рецепт.

– Да, – сказала Саша.

Слова Феди-дауна до сих пор клокотали у нее в голове. Она никак не могла собрать их воедино, чтобы составить ясную картину.

– Ну, ты идешь?

– Где у вас тут… это?.. – выговорила Саша.

– Туалет? – догадался бармен. – А за подсобкой – сразу налево.

– Спасибо, – невнятно обронила Саша и направилась туда, куда указал ей бармен.

Подсобка оказалась темным помещением, сплошь заставленным невидимыми в темноте деревянными ящиками и картонными коробками.

В туалет Саша даже не заглянула.

Войдя в подсобку, она прошла несколько шагов в темноте и, наткнувшись на груду коробок, остановилась.

– Федя! – негромко позвала она.

Темнота за ее спиной тут же пришла в движение. Саша не успела обернуться, как ее грубо обхватили сзади. Она почувствовала две сильные влажные ладони на своей груди. Что-то горячее коснулось ее шеи с правой стороны и в правое ухо зашептал знакомый растягивающий слова голос:

– Ты только не кричи… Меня всегда наказывают, когда я так делаю…

Саша с трудом дышала. Изо рта тесно прижавшегося к ней сзади Феди шел кислый запах грязного и нездорового человека. Сдерживая дрожь и стараясь не закричать от омерзения, Саша смирно стояла, пока ладони Феди жадно обшаривали ее тело.

Она закрыла глаза и представила, что от его рук повсюду на ее одежде остаются черные следы.

Федины руки теперь ощупывали ее бедра. Саша слегка подалась вперед, когда Федя задрал на ней юбку. Саша сглотнула. Ощущать на своем теле липкие руки немытых и нетрезвых мужиков она отвыкла уже давно. Теперь она даже и не смогла бы точно вспомнить, когда последний раз спала с мужчиной.

Но сейчас дело было не в этом. Федя-даун внушал ей не просто омерзение, а какой-то необъяснимый страх. Ее словно пыталось изнасиловать животное. Саше вдруг ясно представилось это животное – с лицом гориллы и телом свиньи.

Федя, которого она не могла видеть, отнял руки от Сашиных бедер и несильно толкнул ее в спину. Чтобы не упасть, Саша выставила вперед руки и ладонями уперлась в шероховатые доски ящиков.

Оставаясь в таком положении, она пошире расставила ноги, подчиняясь сильным и грубым рукам Феди. Позади нее раздалось пыхтение. Саша закусила губу, когда Федя пристроился и сделал первый сильный толчок. Ящики под ладонями Саши угрожающе качнулись.

«Сейчас рухнет все, – мелькнула у нее мысль, – грохоту будет… прибежит бармен…»

Федя-даун, обхватив руками бедра Саши, работал, как разгоняющийся маховик. Он уже не пыхтел, а стонал в голос. Ящики, на которых она опиралась, шатались так, что Саша боялась при каждом Федином толчке быть погребенной под рухнувшей грудой.

Она поймала себя на мысли, что думает вовсе не о терзающем ее Феде-дауне, а об этих ящиках, ящиках, ящиках…

Федя протяжно замычал и конвульсивно подергиваясь, остановился.

Ящики не упали.

Саша выпрямилась и одернула на себе юбку, чувствуя, как горячая вязкая струйка ползет вниз по внутренней стороне ее бедра.