Я убедила себя, что Вера Карловна меня бы поняла. Твой отец не имел права наследовать. Ничего: ни фамилию, ни деньги. Наследовать должен только ты.

Я не учла одного. Федор ее сын. Я убила ее сына. Да, нет, не так. Грех в том, что я убила. Не дав ему жизнь, отняла ее.

А сейчас я потеряла любимого человека. Да, Михаила. Ты взрослый, поймешь меня. Жить без него не имеет смысла.

Прости, прости, прости…»

– Саша, пойдемте. Вам нужно будет поехать с нами, – Беркутов тронул его за плечо.

– Возьмите, – Саша протянул ему листок и только тогда заплакал.

– Слушай, Беркутов! Это, в конце концов, мой сын! Я его хорошо знаю, – Галина, расставляя тарелки, скосила глаза на Беркутова, нервно поглядывающего в окно. Они спонтанно решили встретить Новый год среди сугробов на даче в Лесинках. Для этого целую неделю ездили протапливать дом.

Компания собиралась в основном «беркутовская», потому, что все «галинины» разъехались кто куда. Соколовы, например, – в Германию, к Эйтелю, а Борины просто побоялись вести маленькую Стаську в деревянную избу. Любителями экзотики оказались только бывшие сослуживцы Беркутова по районной прокуратуре Молчанов с женой и Егоркой – младшим и Палыч. Ну, еще и Маринка с Ником.

Вот о нем – то и беспокоился Беркутов. Тот по телефону (не нашел ничего лучшего!) печальным отчего – то голосом объявил о сюрпризе. А Беркутов сюрпризов не любил.

Маринка посмеивалась над Беркутовым, она-то все знала, но успокаивать его не торопилась – братец мог и высказать за болтливость.

Когда Беркутов в очередной раз выглянул в окно, двухметровый пасынок, закрыв за собой калитку, шел к дому. Перед ним, то и дело соскальзывая с вытоптанной дорожки в сугробы, семенила девушка. Никита подхватывал ее под мышки, ставил обратно на дорожку и при этом странно блаженно улыбался.

– Это и есть сюрприз? – Беркутов оглянулся на Маринку, которая, увидев его вытянутое лицо, прыснула и весело посмотрела на мать, – Галь, посмотри!

– Девушка…., – протянула Галина.

– Да, но что он, повыше не мог найти? Она ему до пупка! – Беркутов и сам не знал, кого жалеет: то ли девчушку, то ли Никиту, согнувшегося над ней почти вдвое.

– Беркутов, да что с тобой! Какая тебе разница, какого она роста?

– Да, ну вас! – обиженно засопел Беркутов, отходя от окна. Он сам себя не понимал. Он видел в Галинином сыне себя, молодого. Он не хотел, чтобы Никита ошибался. Он хотел для него все и сразу. Будь возможность, он бы его баловал. Совал бы денег, покупал крутые мобилы, давал сотки на такси, чтобы тот не ездил на метро. Но он не мог. Ему никто не запрещал, нет. Просто Никита сам зарабатывал себе и на мобильник и на извозчика. Он уже сейчас имел спрос как веб – дизайнер. Толком Беркутов не знал, что это за профессия такая. Маринка пыталась объяснить, но он заснул прямо в середине ее лекции. У них в семье сложились отношения. Сложились! Никто не называл его папой. Да он и не понял бы такого подхалимажа. Но он стал главой их семьи. Он знал это, но никогда этим не пользовался. Он видел, как расслаблено прислонившись к его плечу, отдыхает Галина, как бережет его усталый покой Маринка. И Никита, словно бы походя, вечно что-то жуя, спрашивает его и спрашивает. О вещах, порой самому Беркутову, непонятых. А он и не пыжится, чтобы ответить. Они просто рассуждают вместе, и вместе доходят то истины. И она становится для них общей.

– Егор Ваныч, там на повороте машина застряла, говорят к нам! Пойдемте, толканем немного! – Никита, слегка подтолкнув вперед девушку, прошел под низкой притолокой, – Знакомьтесь, Ксюта.

– Здравствуйте, давайте-ка сразу снимайте сапожки, надевайте вот это, – Галина показала на обрезанные валенки, – У нас все в таких по дому ходят. И – мне помогать.

Оставив женщин хозяйничать, Беркутов и Никита вышли за ворота.

– Сдается мне, что это Молчанов.

– Нет, Егор Ваныч, я его знаю.

– Беркутов, что за дороги, блин! – Роговцев с возмущением пнул по колесу щегольскую «Рено», уткнувшуюся носом в сугроб.

– Ты бы еще на карете подъехал, умник! Зима, чать!

– Все б тебе «ха-ха». Давай, впрягайся!

Галина подумала, что это их с Беркутовым первый Новый год вместе. Вчера она задала ему вопрос, как он праздновал раньше, и вся съежилась от его резко брошенного ответа – дежурил. За всех, кто просил. Ей стало больно. Не хотелось о его покойной жене плохо, но мелькнуло – «что же за сукой нужно быть, чтобы от тебя муж в новогоднюю ночь из дома бежал?!» И подумала – от нее не сбежит. Обласкает, закормит, силой удержит, но – не сбежит.

Красный с мороза нос и синющие глаза Беркутова неожиданно вызвали такой прилив нежности, что она, коротенько поздоровавшись с Роговцевым, поспешила скрыться на кухне. Не для посторонних глаз ее зардевшееся лицо! Беркутов тут же юркнул за ней…

За столом было тесно и шумно. На столе обильно и сытно. Под столом возился породистый щенок Георг, привезенный Роговцевым в подарок. Правда, с породой что-то напутали. Он был похож на пуделя и на болонку одновременно. Решили, что псинка – плод греха, а, потому, можно кормить чем попало, ничего уже не испортишь. Имя не дали. Желающих обозвать животное по-своему оказалось слишком много и, растерявшийся щенок, не откликался ни на одну кличку.

– Курить охота, – Роговцев покосился на пачку «Парламента», забытую Молчановым на подоконнике.

– Ты бросил. Велел тебе напоминать об этом каждые полчаса, – равнодушно изрек Беркутов.

– Но поскулить – то я могу?

– Передо мной и не старайся. Что Зотов?

– Не поверишь, у него медовый месяц. Не поверишь, в деревню к Катерине укатили. Сортир во дворе, щи на завтрак, из развлечений – катание на санях по заснеженным полям.

– Завидуешь? Тебя не взяли? Катя?

– Не хочет она меня видеть. Ничего не могу сделать.