Шрифт:
— Без музыки-то нам скучновато! — съязвил Колька.
Вокруг Виктор видел насупленные, пепельно-серые лица мастеровых. В их согнутых над станками фигурах сквозила покорность. Но в хмурых взглядах, коротких, отрывистых репликах нет-нет да проглянет что-то свое, скрытое. Злая это была покорность…
Виктор расспрашивал дядю Антона так, словно тот был, по крайней мере, его ближайшим родственником.
— Песня-то песней, дядя Антон, да ведь каждый на свой лад поет.
— А ты, парень, спроси мою жинку, она лучше знает мотив, да и подпевалы у нее добрые — пять ртов.
— Ушастый! — шепнул Колька.
По пролету, прихрамывая и склонив голову к правому плечу, словно к чему-то прислушиваясь, шагал в замасленной спецовке высокий, сухопарый человек. Все знали: по штату — дежурный электрик, а на деле — соглядатай и доносчик.
— Опять, поди, про жратву? — и попросил, ни к кому не обращаясь: — Махра есть?
— Махра-то? — переспросил дядя Антон. — Отчего ж нет, зелье водится, да ведь ты вроде некурящий?
— От такой жизни, говорят, даже козел у бабки Левонихи научился самокрутки вертеть, — с потугой на шутку проговорил Ушастый.
Не торопясь, насыпал табаку и, мусоля самокрутку, будто ненароком спросил, взглядом указывая на Виктора:
— Начальство али родственник чей?
— Родня у него, говорят, знатная! — громко сказал Колька и, понижая голос, обращаясь только к Ушастому, шепотом добавил: — Видишь, какой умытый да чистенький.
Ушастый закашлялся. Кашлял долго, со слезой, но при этом примечал, кто сгрудился вокруг Виктора.
— Покурили — и хватит, — рассудил дядя Антон. Не оборачиваясь, двинулся к своему рабочему месту.
— Как мне пройти к господину мастеру? — спросил Виктор.
— Я проведу вас, господин студент, — тотчас откликнулся Колька, опережая желание Ушастого.
По дороге Колька вполголоса со злостью бормотал:
— Помешал, гад! И откуда он взялся?
— Ничего, мы еще без него встретимся, поговорим.
— Взгляни на объявление. Видишь, какими посулами нас рассчитывают.
На закопченных цеховых воротах белел листок. Администрация извещала, что завод скоро получит кредиты и что рабочие и служащие будут вознаграждены за трехмесячную бесплатную работу.
— Многие голодают, — рассказывал Колька. — А тут еще сыпняк помогает. Сам, поди, знаешь.
— Знаю, — тихо отозвался Виктор. — Всем не сладко. Но ты втолковывай потихоньку, кто в этом виноват, раскрывай людям глаза, настраивай на борьбу.
В условленном месте, у литейного цеха, к ним подошел высокий с обвисшими рыжими усами рабочий в прожженной робе. Он передал Виктору небольшой мешочек с частями разобранного револьвера, шепнул: «Придешь в воскресенье к Теплоухову», — и, припадая на левую ногу, скрылся за углом.
Возвращаясь домой, Виктор испытывал душевную боль за тех, кого встретил в заводских корпусах. Тяжко, очень тяжко им приходится. Но недовольство и злость, как нарыв, должны когда-то прорваться наружу, и тогда несдобровать нынешним хозяевам.
Боевое задание
Даже не оборачиваясь, Виктор чувствовал на себе взгляды родных: тяжелый — отца, горестный — матери. Избегая смотреть на них, вышел на улицу.
По городу гарцевали военные. В пролетках красовались холеные барыньки. Мелькнул экипаж. Знакомое лицо парикмахерши Леерзон-Новицкой. Прижмурив глаза, жеманно поджав губы, она слушала чужую речь немолодого, с оплывшим лицом офицера.
В кинотеатре «Лира» гремела музыка.
Виктор повернул за угол и отшатнулся. Впереди стояла толпа. По ступенькам крыльца небольшого домика пытался и не мог сойти человек в промасленной робе.
Ярился, визжал и тыкал ему кулаком в лицо толстобрюхий низенький человечишка. Кто-то перегнулся через перила крыльца и из-за спины конвойного взмахнул чем-то белым. Рабочий упал.
«Камень в платке», — мелькнуло в сознании Виктора. В толстобрюхом он узнал владельца книжной лавки Антипкина.
Конвойные подняли упавшего, штыками отгородили его от погромщиков.
Виктор почти бегом устремился на Петровскую. Вслед неслись чьи-то пронзительные крики.
Приближаясь к дому Теплоухова, перевел дух, замедлил шаги. Сердце все еще отчаянно стучало. Хоть бы скорей увидеть Ивана Васильевича!
У груды бревен ребятишки играли в «пятнашки». Веснушчатый курносый парнишка, видно, смелее других, уставился на Виктора любопытным взглядом, спросил:
— Тебя как зовут?
— Володя, — осторожно отозвался Виктор, соображая, как избежать расспросов дотошных мальчишек.