– Да ты что, неужто прямо гуталином?
– принялся поддакивать Омерица, помогая отцу дразнить Шибу.

– Да, дорогие мои, гуталин подходит лучше, потому что человеческие волосы это протеин, и реагируют только на сильную химию. Гуталин для здоровья безвреден, надо только с ним осторожно, чтобы не переборщить!

Отец сохранял серьезнейшее выражение лица, как Боро Тодорович в роли хулигана.

– Бога ради, Мурат, ну почему ты такой?!?

– Какой это такой?
– спросил отец мою маму, с упором на «такой».

– Ну как же это так можно красить волосы кремом для обуви. Ты просто бессовестный.

И тут вмешался Шиба, так, чтобы его было слышно не только присутствующим, но и по подслушке.

– Он, Сенка, не бессовестный, он ненормальный, гуталином когда-то мазались белые актеры, когда нужно было сыграть негра на сцене, а не президент республики!
– сказал знаменитый режиссер приключенческих фильмов, вспомнивший, как людей гноили на Голом острове за куда более безобидные вещи, чем вся эта хреновина с окраской титовых волос.

– Давайте-ка лучше споем что-нибудь, люди, на хрена нам эта политика, чтоб ее разодрало к чертовой бабушке?

– Да причем тут политика, Сенка, видишь, мы изучаем тайны парикмахерского искусства!
– настаивал мой отец, будто актер на сцене, в патронташе которого не кончились еще пули, которыми он и дальше хочет развлекать публику.

– Перестань, Мурат, Бога ради тебя прошу!
– теперь мама уже начинала сердиться, показывая ему на испуганного Шибу Крвавца. Омерица запевал: «Зацвели уж розы у меня в саду...»

Я воспользовался случаем и после всех этих забав о гуталине и Тито попросил дядю Шибу зайти ко мне в комнату. Он едва дождался зайти за мной и сказал:

– Как же они постарели, Эмир, поистрепались, Боже ж ты мой.

Удивил я его вопросом, давно мучившим меня. Смотрел я разные фильмы, и многого не понимал. Нравились мне его фильмы о дружбе во время войны. Особенно фильм «Мост», где боец вынес своего товарища на плечах. А так как этот товарищ, которого несли, был опасно ранен в ногу, попросил он своего друга оставить его и спасать себя. Но товарищ не захотел обрекать раненого на плен, и сказал:

– Никогда, побро.

Это было сокращение от «побратим», но то, с каким выражением Бурдуш сказал это, было, вероятно, художественным приемом усиления эмоции. Задал я Шибе вопрос, хотя не потому вовсе, что мне был так уж интересен ответ. Хотелось мне ему показать, что, несмотря на все эти двойки, в совсем не такой уж глупый.

– Дядя Шиба, очень мне нравятся партизанские фильмы, но почему в нашей стране никто не снимает хороших любовных фильмов?

– Просто все ждут, когда ты закончишь киноакадемию!

– Да ладно вам шутить, я ж серьезно спрашиваю?

– А с чего ты решил, что я шучу?

– И чего это, я запросто так смогу стать режиссером, что ли?

– Ну, это совсем несложно, поучишься всему понемногу, тут не обязательно быть специалистом в какой-то области, то есть знать надо все, но поверхностно.

– То есть все, и ничего?
– спросил я.

– Вот именно. Нужно обучиться только ремеслу!
– И я подумал: вот это для меня, все равно ведь сую свой нос повсюду, и все мне интересно!

– А ремеслу где можно научиться, в школе?

– И на практике. Мы все учились, ассистируя другим.

А я, по своему обыкновению, упрямо настаивал:

– Нет, ну а как мне научиться снять любовный фильм?

– Да ты, парень, влюбился, что ли?

– Нет, но был влюблен полтора раза!
– Кажется, проживание в полуторных квартирах отразилось и на моей любовной жизни.

– Как это влюблен полтора раза?

– А так, первый раз я был влюблен в Снежану Видович и несколько раз пугал ее и целовал, а Невенку я держал за груди!

– Что ты делал?

– Просто держал ее за груди, и ничего больше.

– Больше ничего?

– Ну, хорошо, теперь пришло твое время поцеловать, взяться за груди, потом помять их, как делают женщины, когда разминают тесто для питы, а потом довести дело до конца и сделать это!