– Знаешь, - сказала она мне, - ты мне нравишься.

– И ты мне, - сказал я.

– Если хочешь, можем на эти выходные поехать ко мне в Словакию. Хочу тебе показать как выглядит венгерское село!

– Разве мне надо так далеко ехать, чтобы тебя поцеловать, – и она покраснела.

– Хотел я посмотреть «Амаркорд», уже два раза у меня не получалось...

– Если не хочешь, поедем в другой раз.

– Нет, хочу, но… - подумал я о том, что и эти выходные пройдут без Феллини, но потом вспомнил, что «Амаркорд» еще и в понедельник будет здесь. Быстро изменил решение и сказал:

– Согласен. Буду рад увидеть венгерское село. Кто знает, будет ли еще у меня такой случай, а фильм от меня не убежит, не птица!

Сели мы в поезд, и было все это похоже на внезапную любовь. Слишком долго я оставался один. И эти булочки у изголовья прямо-таки меня подкосили. И еще кое-что: не стало внутренней болтовни, и меня больше не тянуло спрашивать себя всякие глупости. Только однажды, пока мы ехали, подумалось, интересно, а этот Васильевич до сих пор носит пирожные, когда Майе захочется сладенького?

Приехали мы с Аньес в Братиславу обнявшись, а на вокзале нас ждал ее брат. Которого она с гордостью представила:

– Миклош.

И он сразу начал говорить своей сестре что-то сердитое. Мне это не понравилось. И я спросил:

– Может быть, я что-то не то сделал?

– Ничего, все в порядке, он просто рассказал, как его полицейский оштрафовал за неправильную парковку, и сказал, что от нас венгров словакам одни проблемы, и что мы хуже цыган.

До села мы доехали под впечатлением от стычки Миклоша с словацким полицейским. Отец Аньес Золтан явился нам с красным лицом, пьяный и тихий как океан, протянул мне руку и сказал:

– Добро пожаловать в почтенный мадьярский дом!

Я поблагодарил его за гостеприимство на чешском, и он сразу же потерял недавний энтузиазм. Спросил меня:

– Ты, не говоришь мадьярский, нет?

– Нет, - ответил я.

– Как так не говоришь?

Аньес вмешалась:

– Бога ради, папа, ну откуда ему говорить по-мадьярски?

– Не знаю откуда, но я думал, что твой парень должен говорить на мадьярском!

Сели мы за стол, и Золтан начал читать какой-то венгерский стих, а Аньес сказала:

– Как жаль, что ты не можешь понять это стихотворение, оно такое чудесное. – Потом Аньес, Золтан и Миклош запели венгерскую народную песню. Не знаю почему, но мне это было неприятно, особенно потому, что во взгляде Аньес я увидел похожее стеснение. Золтан закончил песню, и начал серьезный разговор. Мы сели и он попросил Аньес мне переводить.

– Ты знаешь, что пришел в почтенный мадьярский дом, и если хочешь жениться на Аньес…!

– Ну, папа, какая женитьба, о чем ты говоришь?

– Молчи, я все знаю и вижу, я не глупый! – папа Золтан твердо решил выдать дочь замуж.

– Но, папа, это же ерунда, – она расплакалась и убежала к себе в комнату, и я пошел было за ней. Золтан остановил меня и сказал, на словацком:

– Женщина плачет, ну и что.

– Что она говорит, - спросил я его, потому что услышал как из другой комнаты Аньес сквозь слезы что-то говорит.

– Она спрашивает: папа, зачем портишь мне дело!

Глубоко разочаровала меня Аньес! Как может женщина, по любому поводу, назвать отношения с мужчиной «делом», если она не проститутка? Даже если она неудачно использовала слово. Может, у неё просто вырвалось? Бывает иногда так, вырвется неудачно. Но была это, без сомнения, стратегия, что, чуть позже, стало понятно по поведению ее отца.

– Ну, теперь нас двое мужчин, поговорим по-человечески.

Нелегко ему давалось говорить по-словацки, медленно выдавливал он из себя слова, и пил. А я на все, что он сказал тем вечером, кивал головой.

Тысяча причин, почему все так, как есть, жена умерла, остался один с детьми… Провел я остаток ночи в отчаянии, потому что мне этот человек не давал вздохнуть ни минуты. Тяжелый пьяница… Все это время Аньес горевала у себя в комнате, зная, что наша любовь погибла в самом начале. На заре она молча выпроводила меня из их дома. Не была она уже похожа на благородную женщину, оставляющую свежие булочки у изголовья одинокого студента. И дело не в том, как она выглядела, накрашена, или нет. В лице ее погас свет. Сжала она мне руку, полностью понимая, чем обернулась прошедшая ночь.