«Артур». Папина чашка поскользнулась, но вслух первой отреагировала мать, так как Артур был ее братом – парией. «Что такое, Марта?» – выдавила из себя мать. Манфред был похож на горький огурец. Снаружи такой, как обычные, но внутри уже накапливалась горечь, она будто стекалась в две рельсы его межбровных складок.

«Хотите дополнительных объяснений? О’кей. Мне нужен человек со связями в Украине. Артур – прекрасная кандидатура, не правда ли? Он все и всех знает». Молчание в семейном склепе. Итак, погрузимся в семейную историю! Отец сначала относился к Артуру спокойно, даже дружелюбно, пока не осознал, что тот доводит до бешенства мать и Манфреда. Младший брат матери, сколько же она с ним панькалась в детстве! А стоило ей на минутку отвлечься, и ее любимый пупсик снял сшитую для него одежду и вырядился в шмотки, подобранные ему другой девочкой. В сущности, вина Артура была лишь в том, что он стал успешным коммерсантом. Ему помогла собственная жена. Манфред и мама за глаза ее называли не иначе, как Зубатка.

Мать захлестывали эмоции из-за того, что Артур нагло зарыл в землю свой талант. Не знаю, что она имела в виду под словом «нагло». Манфред бесился из-за того, что Артур, уже без таланта, зарытого им в землю, зарабатывал очень большие деньги. Большие деньги часто вызывают негодование, особенно если они не твои. «Он был рожден Художником, а стал фабрикантом», – пафосно изрекала мать. Манфреда больше смущало даже не то, что Артур был рожден талантливым Художником, а то, что ему удалось стать успешным бизнесменом.

У Артура была своя текстильная фабрика, фабрика по изготовлению обоев и еще несколько производных бизнесов. Это он был автором футболки с надписью «Счастливый листик клевера». Тайна заключалась в том, что на десяти футболках из тысячи он вырисовывал один-единственный счастливый листик среди других, «несчастливых». Молодежь от этого была в восторге, футболки покупали в подарок, все выискивали счастливый листик! Артур гарантировал счастливцам призы. Это же касалось и обоев: «Счастливая сирень», «Счастливый папоротник», любое небольшое отклонение от общего правила, которое Артур талантливо шифровал, давало миллионные прибыли. Лично у меня была футболка «Счастливый барвинок», они об этом не знали. Каждая лиричная девушка должна иметь свою тайну, пусть даже в виде футболки.

«Я не хочу, чтобы Артуру об этом стало известно. А тем более Зубатке. Эта история их не касается». «Ма, ты думаешь, Зубатке важно знать, был ли отец твоего мужа нацистом или был сумасшедшим, живым или мертвым?» Мать ничего не ответила, но по выражению ее лица, тем не менее, было понятно, что Зубатке интересно решительно все, что связано с мамой. «На мой взгляд, чем меньше мы будем делать из этого тайну, тем меньше оно будет казаться тайной другим, разве нет?» Я демонстрировала здравый смысл и надеялась на поддержку отца. Но он составлял грязные чашки на поднос. У меня сложилось впечатление, что мне объявлен бойкот. Даже Тролль молча наблюдал за каким-то насекомым, а когда я почесала ему за ушком, уклонился. Манфредовское отродье.

«А поскольку сейчас вы все очень внимательны ко мне, поболтаю с вами с удовольствием! Такая молчаливая, притихшая аудитория – редкость. Так вот, еще я собираюсь встретиться с несколькими журналистами, психологом, чтобы показать дедовы записи и рисунки. Кстати! Еще с медсестрой из его заведения. Она сообщила, что дед рисовал мои стриженые портреты». «Какие портреты?» – дернулся было Манфред, но быстро овладел собой. «Стриженые».

«Ты не имеешь никакого права обращаться к Артуру. Он – предатель». Мать быстро покинула столовую. Вот так-так. Жена федерального судьи.

Я решила, что больше не буду разглагольствовать по поводу Артура, свою мысль я до них донесла. «Портретов я не видела, но медсестра сказала, что охотно передаст их мне. Она говорит, что дед рисовал меня». «Он не мог рисовать тебя, что ты мелешь? Совсем с ума сошла». «Я тебе не говорю, что он рисовал меня, Манфред. Так думает медсестра. Помнишь, как твоя одноклассница Вике рисовала циклопа? И учительница очень обеспокоилась тем, что с девочкой не все обстоит благополучно, она упорно рисует это одноглазое чудовище. Тогда она еще вызвала родителей на откровенный разговор, помнишь?» Манфред это помнил, судя по его кривой ухмылке. «Тогда оказалось, что Вике рисует своего обожаемого деда, которому выбили глаз во время потасовки на танцах». «Ключевое слово этой истории Дед, да?» «Думай, что хочешь. Всему есть объяснение, и я, в конце концов, хочу найти объяснение тому, почему дед рисовал мои портреты». «Но к журналистам ты обращаться не посмеешь! – в запале Манфред почти сорвался на крик. – И к Артуру». Вспомнил материнские установки. Маменькин сынок.

«Посмотришь», – пообещала ему я. «Марта, обращаться к журналистам неуместно, да и неосторожно. Они ничем тебе не помогут, вместо этого напишут кучу мерзкого бреда». Грязная посуда у отца закончилась, и он покинул совещательную комнату. «Вполне возможно, что мне будет достаточно прочитать дедовы письма, пообщаться с Дорой, еще раз съездить на его «могилу», поискать очевидцев событий». Отец жалел, что организовал это семейное собрание в своей квартире, у него не было наработанных привычек выгонять своих детей в три шеи, распорядителя судебного заседания тоже рядом не было, поэтому он чувствовал себя слегка растерянным. Отец взглянул на Манфреда, но мой брат бывает толстокожим, сейчас он целовал ранку от заусеницы на пальчике жены. Тролль сначала заинтересовался этим процессом, так как лучше знал толк в зализывании ранок, поэтому вмешался, но легенько получил по носу, обиделся и спрятался под столом.

«Мне пора, – сообщила я. – Папа, с твоего позволения я потом возьму еще раз посмотреть дедовы вещи». «К Эльзе ты их не понесешь?» Раунд за мной, он смирился с тем, что к Эльзе я потащусь. «Посмотрим, сначала я с ней поговорю». Манфред решил, что недостаточно поинтересовался моей жизнью, поэтому спросил, не очень четко – у него во рту был пальчик Бриг: «А как там Ханна?» Бриг дернулась, заусеница закровила. Манфреда вполне можно бы было наречь Гиппопотамом, но родители редко бывают пророками.