Валентина Кукуруза деда не узнала. «Фактурный мужчина твой дед. Такому глазами в баб стрелять, а не в мужиков пулями. Ох, судьба, завистливая ты баба». Мне было не очень удобно об этом говорить, но все же я спросила: «Война. Он – враг. Может, и в баб он тут метил…» «Э нет, доченька. Зря ты так о нем. В глазах его лицо единственной женщины, как отражение. Я такие глаза сразу отличаю, это у меня профессиональное, больше двадцати лет браки заключаю, всяких перевидела».

Еще Валентина сказала, что их здесь было много, и солдатиков, и господ офицеров. А что их запоминать, враг он и есть враг, безымянный, поэтому еще более страшный. Угостила нас с Маратом булочками со смородиной, ужасно вкусно. «Валентина, а может, кто-то из немцев защищал местных, заступался за них, спасал?» «Дочка, мне бы соврать, чтобы тебя успокоить, но не было такого. Кто-то вел себя как человек, кто-то как скотина. Ведь все мы люди. Свои или чужие. Но чтобы защищать? Не было такого. Здесь свои не защищали, с чего бы вашим за это браться?»

Когда мы вернулись домой, нас встретила злющая тетя Оля с ножницами. «Это что такое?» «Ножницы». «Это ты принесла?» «Я». «Где взяла?» «У дороги». И тут Марат остановил перевод, потому что тетя Оля кружилась и кричала, как взбесившаяся ветряная мельница. Единственное, что я поняла, что мне немедленно нужно вернуть эти ножницы туда, где я их взяла. Было темно, Марат сказал, что пойдет со мной, но я отказалась, потому что никуда идти я не собиралась. Я положила ножницы в сарай, он еще был открыт. И прогулялась по тропинке к дому Петра и Маруси. Она уже не кричала, но крик будто висел в воздухе, воздух был сиплый, обессиленный, вдыхаешь его в себя, и где-то там, внутри, вдруг откликается Марусин страшный крик. Я постояла немного и пошла домой.

Марат сидел за ноутбуком над какими-то документами. Видимо, занимался своим проектом. «Дорабатываешь?» «Да понимаешь, тут куча карточек и форм, анкет, которые нужно заполнить. Аркадий заполнил касающиеся общих вопросов, а я сейчас заполняю те, что касаются профессиональных. Боюсь, что не успею все сделать. Нет, сделать-то успею, но не доверяю почте, даже самой лучшей, однажды одна международная компания доставила рентгеновский снимок дочери Аркадия не в Германию, а в США, и он потом так и не нашелся, еще раз ребенка облучали». «Слушай, а когда тебе нужно это сдать?» «На следующей неделе, до среды». «Как закончишь – давай мне, я передам, это же Берлин, и отчитаюсь тебе». «А это удобно?» «Зависит от того, как далеко этот университет находится от моего дома. Я шучу. Все сделаю, не переживай». Марат просиял: «Класс!»

Я вздрогнула от гуда своей мобилки, отвыкла от того, что мне здесь звонят. Это был пан Грыць. Он спросил, как мои дела, кормят ли меня и как я себя чувствую, я ответила, что все прекрасно. Тогда он сообщил, что Адам нашел себе невесту, красивую, как весна. Я сказала, что даже не представляю себе такой красоты. Пан Грыць сказал, что мне это и не нужно, заверил в том, что я всегда могу на него рассчитывать, и спросил, когда я планирую вылетать в Германию. Я ответила, что послезавтра, на этом мы любезно распрощались.

Это приключилось утром. Я вышла из дома, потянулась и упала на руку. Вскрикнула. Не так как Маруся, но и этого было достаточно, чтобы выбежал Марат в незастегнутых джинсах. Он попытался меня поднять, но я вскрикнула еще громче. «Ты сломала руку!» «Нет, не сломала». «Значит, она всегда у тебя такая толстая и синяя?» Во двор вышла тетя Оля. Злобно взглянула на меня, на мою руку и снова начала что-то кричать. «Чего она так кричит? Я не виновата в том, что ушиблась и сломала руку». «Она спрашивает, положила ли ты ножницы на место?» «Дались ей эти ножницы. Нет, не положила, они в сарае». Тетя Оля молнией метнулась к сараю, потом выскочила оттуда, заскочила в дом, выскочила из дома с полотенцем, заскочила в сарай, выскочила из сарая, обернув ножницы полотенцем, и выскочила на улицу.

«Что происходит?» «Так, сейчас нельзя давать тебе обезболивающее, потому что мы поедем в больницу, что-то с этим нужно делать». Марат все-таки сообразил, как лучше меня подхватить, поднял, отряхнул и завел в дом. «Это твое?» – показал на сложенные на стуле вещи. «Да. Еще в ванной». «Хорошо».

«Так что с этими ножницами и тетей Олей?» «Есть такая народная примета: нельзя подбирать ножницы и заносить их в дом, не то быть беде. А если уж занес, то скорее неси обратно, тогда беда будет невелика». «Какой бред». «Правда? И что, нам твоя рука пригрезилась? Давай я тебя за нее ущипну?»

Тетя Оля вернулась такая же гневная, как и выскочила. «Вот что ты такая упрямая? Разве трудно было отнести это дерьмо туда, где взяла, если старые люди тебя об этом просят?» «Да зачем же выбрасывать новые ножницы? У вас таких нет, я смотрела в сарае». «Бедное дитя. Сидишь тут теперича со сломанной рукой. А все потому, что притащила сюда ножницы. Хорошо еще, что дом не сожгла». «Как вы можете? Я бы не сожгла». «Да не ты это все, а ножницы. Запомни на будущее: нельзя домой таскать ножницы, пуговицы, расчески, ножи, кресты, которые нашла, не то быть беде. И без всяких почему, деточка! А то получишь по губам. Ты знаешь, кого я там встретила?» – обратилась тетя Оля к Марату. «Кого?» «Желину Жоли».

Если раньше мне казалось, еще в придачу из-за усиливающейся боли, что я нахожусь в абсурдном кино типа Эдварда-руки-ножницы, то сейчас я застонала. «Кого вы видели?» «Желину Жоли. Цыганку нашу». «Анджелина Джоли – ваша цыганка?» «Прозвище у нее такое. Потому что худая, как щепка, губы, как вареники, и семеро детей, только двое своих, а откуда остальные – одному Господу известно, и то – он не уверен. Она ножницами тебе эту беду и подстроила».

Я ничего не спрашивала, с меня было довольно. Марат поцеловал тетю Олю, она заохала вокруг него снова, я смотрела будто прокрученный в обратном порядке сюжет их встречи. Потом она упаковала мне вышиванку, полотенце и рукавицу-прихватку, перекрестила нас, каждого в отдельности, потом вместе, потом машину, и мы поехали. «Послушай, физик, ты веришь в ножницы?» – спросила я. Марат глянул на меня и хмыкнул. «Хуже то, что они разуверились в нас, как видишь, иначе такого бы не сотворили. Сиди тихо, нужно поскорее доехать. Не хватало, чтобы я тебя искалечил или подбавил еще что-то».