Папство возвратилось в Рим. На этот раз оно там осталось. Больше курия никогда не покидала город. Однако Италия, в которую она вернулась, хотя и не изменилась в некоторых отношениях, в других радикально отличалась от той страны, какой она была семьдесят лет назад. Единство выглядело недостижимой мечтой более, чем когда бы то ни было: гвельфы и гибеллины, о первоначальных причинах ссоры между которыми уже забыли, продолжали противостоять друг другу, и кровь лилась по-прежнему обильно и бесполезно. Однако за семь десятилетий без папы или сильного императора расстановка сил изменилась, другим же водоразделом стала Черная смерть, в то время как настоящее оказалось еще более подвержено воздействию перемен. Светский, пытливый дух, который теперь набирал силу в Италии, не был чем-то новым. Его истоки восходят к Рожеру Сицилийскому и окружавшим его греческим и арабским мудрецам, Фридриху II и его соколам, Манфреду и его трубадурам, Арнольду Брешианскому и схоластам, богословам и законоведам Болоньи и Салерно. Но XIV столетие породило нечто новое — в политической сфере Кола ди Риенцо и тиранов на севере Италии; в культурной — Данте [175] , Петрарку, Боккаччо и гуманистов [176] — и в то же время ограчинения со стороны папства, которые столь долго препятствовали прогрессу, неожиданно исчезли. Ренессанс стоял на пороге.

Однако история с пребыванием в Авиньоне была еще далека от завершения. Огромная папская бюрократическая машина не могла быть разобрана и перевезена за несколько недель. Папы могли возвратиться на берега Тибра, однако многочисленные департаменты их канцелярии остались на берегах Роны вместе с великолепной библиотекой и основной частью архивов, которые теперь занимали целое крыло дворца. Среди этих департаментов был и тот, что имел дело с финансами, за четырнадцать месяцев понтификата, которые еще оставались Григорию XI, все расходы обеспечивались за счет поставок золота из Авиньона. В сущности, из всего огромного штата папских чиновников лишь сравнительно немногие, преимущественно из числа высокопоставленных, приехали с Григорием в Рим. Подавляющего большинства, многих сотен клерков, счетоводов, секретарей и писцов, там пока не было. Среди таковых оказалось добрых полдюжины кардиналов, имевших поручение продолжить попытки посредничества между королями Англии и Франции. Коротко говоря, Авиньон после отъезда папы отнюдь не выглядел грустным и покинутым, как это можно вообразить, хотя вряд ли кто-то мог представить и новый, пусть и несколько сомнительный, образ жизни, который ожидал город.

Находившийся далеко в Риме папа Григорий, хотя ему и было только сорок восемь, знал, что умирает, и много думал о том, кого назначить своим преемником. Четко осознавая, что церковь находилась до сих пор в состоянии раскола, он отлично понимал: если папство навсегда останется в Риме, оно вновь должно стать итальянским, а это в первую очередь подразумевало избрание понтификом итальянца. Он, в свою очередь, будет назначать кардиналами итальянцев и тем самым уменьшит французское влияние в Священной коллегии. Когда 27 марта 1378 года Григорий скончался, стало ясно, что его взгляды совпадают с точкой зрения римлян. Они никогда не испытывали особого почтения или привязанности к своим папам, но не собирались вновь отпускать их. «Мы хотим римлянина или по крайней мере итальянца!» — кричали они, когда начал свою работу конклав, и отчасти добились своего.

То, что выбор пал на Бартоломео Приньяно, который принял имя Урбана VI (1378-1389), во многих отношениях стало неожиданностью. Новый папа принадлежал к числу не римских аристократов, а был из трудового класса Неаполя и так и не избавился от сильного неаполитанского акцента. Хотя он и являлся номинальным (и отсутствующим) архиепископом Бари, он провел почти всю взрослую жизнь в папской канцелярии и был бюрократом до мозга костей: строгий, квалифицированный, добросовестный. При других обстоятельствах он мог бы стать образцовым папой. Однако годы, проведенные под покровительством и руководством французских кардиналов, сделали свое дело. Как только он получил высшую власть, его характер сильно изменился. Тихий, добросовестный чиновник превратился в свирепого тирана, который набрасывался с оскорблениями на кардиналов во время консисторий и иногда даже бил их.

Хотя папа также подверг поношениям нескольких видных мирян (в том числе герцога Фонди и даже послов королевы Иоанны), больше всего пришлось претерпеть тринадцати французским кардиналам. Один за другим они уезжали в Ананьи, где 2 августа сделали публичное заявление о том, что избрание Урбана произошло в условиях, когда им угрожала толпа, и потому является недействительным. Они призвали его немедленно отречься от сана. Неделей позже, когда никакой реакции из Рима не последовало, они перебрались в Фонди, находившийся на территории Неаполитанского королевства, где королева Иоанна могла оказать им покровительство, — и объявили Урбана низложенным. Затем 20 сентября они избрали Робера Женевского папой под именем Климента VII. Оба папы отлучили от церкви один другого вместе с соратниками. Великая схизма Запада началась. Она продолжалась приблизительно сорок лет.

Если выбор Урбана в качестве папы удивление вызывает, то Климент в этом смысле поражает еще более. Правда, то, что он не был ни французом, ни итальянцем, говорило в его пользу. Однако его деятельность в Италии отличалась варварской жестокостью, и Урбану не составило труда собрать войска, чтобы двинуть их против него. Поначалу Климент бежал к Иоанне. И хотя она лично поддержала его, ее подданные не скрывали, что поддерживают Урбана, который хотя бы был своим, и Климент вскоре возвратился со своими кардиналами в Авиньон. Тем временем Урбан создал новую коллегию, назначив не менее двадцати девяти кардиналов со всей Европы.

Западное христианство оказалось перед уникальной в его истории дилеммой. Сами по себе антипапы не были новостью; однако каждого из нынешних соперников избрала одна и та же коллегия кардиналов, и если выборы Урбана являлись безупречными с точки зрения канонического права — никто не воспринимал всерьез ламентации по этому поводу, то, каким образом его низложили, было беспрецедентным: разве могли лишить пап власти те, кто их и выбрал? С другой стороны, очевидно, что Урбан вел себя в высшей степени несдержанно. И в результате континент раскололся надвое: Англия, Германия, Северная и Центральная Италия, а также Центральная Европа остались лояльными Урбану, в то время как Шотландия, Франция, Савойя, Бургундия и Неаполь признали власть Климента. Так же поступили после долгих колебаний Кастилия и Арагон [177] .

Церковь спокойно отнеслась к авиньонскому изгнанию пап; однако существование двух соперничающих понтификов, одного в Авиньоне, а другого в Риме было делом слишком серьезным, чтобы воспринимать его спокойно. У каждого из них имелась своя коллегия кардиналов, своя канцелярия, каждый назначал своих епископов и аббатов. В этом последнем отношении сидевший в Авиньоне Климент имел преимущество, поскольку его департамент, отвечавший за финансы, так в Рим должным образом и не перебрался. Он смог создать двор, способный соперничать в роскоши и расточительстве с двором его тезки Климента VI. Пребывая в его окружении, он и продолжил борьбу со своим противником. Однако Урбан оказался крепким орешком. Его главным врагом была королева Иоанна, которая продолжала держать сторону Климента, для чего требовалось известное мужество. И вскоре ей пришлось поплатиться за это. В 1380 году Урбан низложил ее и вместо нее короновал кузена Иоанны, юного Карла из Дураццо. Вступив в Неаполь в следующем году, Карл бросил ее в замок Муро, а вскоре после этого приказал задушить.