Обычно мысль об авиации появляется не вследствие окончания колледжа. Спросите любого пилота, откуда взялась у него тяга к небу. В ответ вы наверняка услышите историю о необъяснимой увлеченности, появившейся еще в раннем детстве. Так, во всяком случае, было со мной. Самолеты стали героями моих первых рисунков, а на летные курсы я записался раньше, чем получил водительские права. Но я не встречал пилота, чья юношеская одержимость авиацией полностью походила бы на мою. Меня мало привлекало небо, не особенно захватывал сам процесс полета. В детстве я ничего не чувствовал, глядя на Piper Cub [1] . А на авиашоу, где Blue Angels («Голубые ангелы») выполняли фигуры высшего пилотажа, мне хватало пяти минут, чтобы начать зевать. Зато будни авиакомпаний занимали все мое воображение: какими самолетами они летают и куда.

В пятом классе я мог отличить Boeing 727–100 от Boeing 727–200 по воздухозаборнику центрального двигателя (он овальной, а не круглой формы). Я часами мог изучать маршрутные карты и расписания Pan Am, «Аэрофлота», Lufthansa и British Airways, запоминая названия столиц по всему миру, куда они совершали рейсы. В следующий раз, когда полетите на самолете, загляните в конец предлагаемого пассажирам журнала авиакомпании, где печатают маршрутные карты. Я не мог оторваться от этих трехстраничных разворотов с их немыслимыми переплетениями воздушных путей, соединяющих города. Они гипнотизировали меня, точно эротические картинки. Я знал фирменные цвета и логотипы всех известных (и большинства малоизвестных) авиакомпаний и мог нарисовать их.

В результате я изучил географию так же основательно, как и авиацию. Для большинства пилотов мир, скрывающийся за линиями на маршрутных картах, — всего лишь фон. Страны и их культуры — все, что находится вне границ аэропорта или территории отеля, в котором они останавливаются между рейсами, — их мало интересуют. А в жизни других летчиков (например, в моей) наступает момент, когда эти места приобретают смысл. Меня восхищает не только сама возможность перемещения по воздуху, но и мысль, что ты направляешься в какую-то точку земного шара. Ты не просто летишь, ты странствуешь. Это полное соединение полета и путешествия. Возможно, одно вытекает из другого. Я точно знаю, что никогда бы не увидел столько стран — от Камбоджи до Ботсваны, от Шри-Ланки до Брунея, — не влюбись я в свое время в авиацию.

Я остро почувствовал эту связь однажды ночью, несколько лет назад, во время моего отпуска в Мали. Хотя о чудесах Западной Африки я могу исписать сотни страниц, один из самых ярких моментов того путешествия произошел в аэропорту Бамако почти сразу после приземления нашего самолета, вылетевшего из Парижа. Двести пассажиров спустились по трапу в зловещий полуночный мрак. Стоял легкий туман, пахло горелым деревом. Желтые лучи военных прожекторов освещали бетонированную площадку. Мы торжественно обошли самолет, двигаясь широким полукругом от хвоста в сторону зала прилета. Все напоминало какой-то ритуал. Помню, как шел под парящим бело-синим хвостом лайнера с эмблемой Air France, пока его вспомогательная турбина ревела в темноте. Все выглядело так захватывающе и экзотично. Мы оказались здесь именно благодаря этому невероятному самолету. Путешествие, на которое когда-то ушли бы недели, заняло считанные часы. Раньше добираться приходилось сначала на корабле, а затем караваном через пустыню.

Отсутствие связи между авиаперелетами и культурой кажется мне противоестественным. Однако мы наблюдаем между ними практически полный разрыв. Мало кто задумывается, насколько необычным образом он попадает из одного места в другое. Цель отделили от средства. Большинство людей, куда бы они ни направлялись, в Канзас или Катманду, воспринимают самолет как неизбежное зло, а не часть путешествия. Одна моя старинная приятельница — художница, без труда различающая тончайшие нюансы игры света на картинах Вермеера (XVII век), — не разделяет моих воззрений. Подобно многим, она относится к самолетам исключительно как к средству передвижения. По ее мнению небо — это холст, а реактивный самолет — такой же инструмент, как и кисть художника. Я не согласен: если момент вдохновения художника нельзя представить без движения кисти, то и перелет невозможно отделить от путешествия.

Мы начали относиться к полетам как к очередному впечатляющему, но не вдохновляющему продукту высоких технологий. И вот я сижу в Boeing 747: поставьте этот самолет на нос, и его высота будет соответствовать двадцатиэтажному зданию. На высоте 10 тысяч метров над Тихим океаном я лечу со скоростью 970 километров в час в сторону Дальнего Востока. А чем же заняты пассажиры? Они жалуются, сердятся, мрачно печатают что-то, уткнувшись в ноутбуки. Мой сосед сетует на вмятину в баночке с имбирным элем. Так, видимо, выглядит технология на пике своего развития. Прогресс приводит к тому, что все необычное становится обыденным. Но не упускаем ли мы что-то, когда приравниваем привычные явления к чему-то скучному? Не теряем ли нечто важное, снисходительно улыбаясь при виде самолета, хотя всего за пару сотен долларов можем пролететь на нем полмира чуть ли не со скоростью звука? Я понимаю, что это непопулярная точка зрения, особенно в наш век длинных очередей, сводящих с ума задержек рейсов, переполненных самолетов и вечно плачущих детей. Поясню: я не пытаюсь расхваливать узенькие сиденья или кулинарные достоинства сухариков и орешков. Изъяны современной гражданской авиации хорошо известны и не нуждаются в комментариях. Но хотите — верьте, хотите — нет, авиаперелеты могут предложить путешественнику еще много непознанного и интересного.

Мы привыкли принимать блага как нечто само собой разумеющееся. Но даже если не брать в расчет научно-технический прогресс, стоит отдать должное высокому уровню безопасности полетов и умеренной дешевизне авиабилетов, сохраняющейся несмотря на скачки цен на топливо. Правда, когда-то пассажиры могли наслаждаться обедом из пяти блюд, который приносил им стюард в смокинге, а после этого отдыхать на личном спальном месте. Впервые я полетел на самолете в 1974 году. Я помню отца в костюме, с галстуком и двойные порции свежего чизкейка — и это на полуторачасовом внутреннем рейсе. Да, перелеты были тогда дорогим удовольствием. Сегодня многие, особенно молодежь, даже не догадываются, что когда-то студенты колледжа не могли позволить себе махнуть домой на пару дней на Рождество. Невозможно было за несколько часов до отправления купить билет за 99 долларов и полететь в Лас-Вегас (или на Мальорку, или в Пхукет) и устроить себе длинный уикенд. Авиаперелеты были роскошью, которую люди (но далеко не все!) могли себе позволить лишь изредка. В 1939 году, чтобы долететь из Нью-Йорка во Францию и обратно на борту Dixie Clipper [2] компании Pan Am, нужно было отдать 750 долларов (в пересчете на сегодняшние деньги это свыше 11 тысяч долларов). В 1970 году билет из Нью-Йорка на Гавайи стоил 2700 долларов (по нынешнему курсу).

Все поменялось. Самолеты улучшились. Теперь дальние рейсы на лайнерах вроде Boeing 707 или Boeing 747 может позволить себе почти каждый. Отмена госконтроля в сфере авиации изменила и конкуренцию между авиакомпаниями. Тарифы упали, а пассажиропоток подскочил. Да, авиаперелеты стали менее комфортабельными, но зато они доступны практически всем.

Я реально оцениваю отношение людей к авиакомпаниям и их нелюбовь к перелетам. Отчасти это недовольство оправданно, но большая часть претензий несправедлива. Сегодня, надев шлепанцы и закинув за спину рюкзак, мы пролетаем над океанами, находясь почти в полной безопасности. При этом мы на 85 % уверены, что прибудем вовремя. Мы платим всего лишь несколько центов за километр полета. Неужели этот вариант путешествия так уж плох? Но если вам все-таки хочется вкусить радостей перелетов золотых времен авиации, купите билет в первый или в бизнес-класс. Заметьте, даже он обойдется дешевле, чем 50 лет назад.