В конце концов маленький с оттопыренными ушами, ткнув пальцем в строку паспорта с моей фамилией, произнес:

– Ваша фамилия Харченко?

– Да, – ответил я и заискивающе задергался.

– Вы родились в поселке Холмском Краматорского района Харьковской области в 1971 году?

– Да – я еще больше скукожился и закивал.

– Пойдем, Петро. Цэ наши гарны хлопци, – сообщил маленький с оттопыренными ушами своему напарнику и хлопнул меня по плечу.

Впервые в жизни я получил преимущества от того, что являюсь русским украинского происхождения, забывшим язык, но сохранившим фамилию!

Когда я умру, меня положат в гроб и понесут на кладбище. Соберутся вместе все родственнички, а также жены настоящие и бывшие с детьми рожденными и не рожденными. Придут друзья по школе и университетам, соратники по писательскому делу, скромное количество читателей моих гениальных нетленок и огромное число жежешных френдов.

Все станут рыдать и говорить про меня хорошие вещи: каким я был талантливым, каким я был веселым, каким я был скромным, каким я был отзывчивым и каким я был добрым.

Тогда я воспарю из гроба и скажу: «Что же вы меня пи**ры при жизни-то не хвалили и не ценили?»

Настоящие дворники работают только поздней весной и летом, когда нет рыжей осенней листвы и снегопадов, чтобы не собирать листья в черные полиэтиленовые мешки и не долбить тяжелыми ломами лед толщиной в ладонь.

Все другое время дворники спят в каптерках, курят гашиш, пьют водку и рисуют белой масляной краской по красному полотну плакаты: «Слава Октябрю!», «Привет, Пасха Господня!» или «С Новым годом, дорогие товарищи!».

Когда я работал дворником в оранжевой жилетке с надписью «Московское городское хозяйствование», случилось мне нарисовать плакат на бильярдном столе в комнате отдыха, и яркие несмываемые буквы через ткань навсегда въелись в зеленое покрытие прямо через середину наискосок.

Теперь веселые плотники и столяры, приходя в обеденный перерыв покатать лакированными киями белые пластмассовые шары, читают: «С шестидесятилетием, генеральный директор Кожухов Василий Семенович» – и смачно плюют сквозь зубы на мраморный пол.

Когда я, будучи студентом, приходил к грузину Дато торговать на Измайловский рынок, меня поражала расцветка товара.

У нас были обтягивающие кофты из синтетики с круглыми вырезами и длинными рукавами цвета «жареного лосося», хлопковые маечки до талии на тонких лямочках цвета «кошачье нёбо», прозрачные ветровки с воротом из более плотной ткани, который спускается до плеч и красиво драпируется, цвета «белок крутого яйца» и узкие джинсовые юбки до колен с низкой талией цвета «волны Черного моря в час отлива».

Дато требовал, чтобы я точно все рассказывал о товаре покупателям, а я часто путал тона и полутона, за что он меня называл дистрофиком, дальтоником и громко ругал по-грузински, грозя навсегда прервать отношения.

Когда кошка у деда лезла на стол за колбасой, он бил ее железной ложкой по лбу. Но кошка никак не унималась и все лезла и лезла, а дед ее все бил и бил.

Когда мой кот лезет на стол за колбасой, я тоже высоко поднимаю железную ложку, но по лбу не бью, а громко кричу: «Пошел вон, дурак!»

Надо признать, что методы деда более действенные, а мои более гуманные.

Я нашел бомжа на помойке, где он промышлял сдачей цветного металла. Я подозвал его и предложил жить у меня за еду и делать всю работу: готовить, стирать, окучивать картошку на даче и строить дом. Бомж к тому же был крепкий и большого роста, и поэтому, когда я его отмыл и откормил, с ним можно было появляться везде как с охраной. Он не отходил от меня ни на шаг, а мужики прозвали его Сынок. У Сынка было что-то с головой, поэтому за него думал я, а он как-то раз отбил меня от малолетних отморозков.

Если бы он попал ко мне раньше, то его бы из родной квартиры не вышвырнули. А так после смерти родителей явились ребята и попросили что-то подписать, и вмиг Сынок в шестнадцать лет превратился в бомжа.

Сынок прожил у меня два года, и за это время его полюбили все: жена (он хорошо готовил), дети (любил с ними играть) и собака, которую он выгуливал. В 2000 году его вместе с моим старшим сыном Николаем забрали в армию. Они прошли рядышком учебку и попали в одно отделение в Чечню.

Когда из Чечни к нам пришел цинковый гроб, мы некоторое время не могли понять, чей он – гроб, родного дитяти или Сынка. Потом подошли документы. Оказалось, что Николая.

Когда же вернулся Сынок, он рассказал, что отделение попало в засаду и кому-то нужно было прикрывать отход. Вызвался Сынок, но Коля дернул его за руку и сказал, что тот всех и так всю жизнь прикрывает.

Теперь каждую Троицу мы с семьей и Сынком ездим на кладбище к Коле. Жена тихо плачет, а Сынок не любит эти поездки.