Ёсиф медленно стал приходить в себя, зрачки его глаз сузились, мышцы пришли в обычное состояние здорового человека.

– Ёсиф, ты в себе или отсутствуешь? – поинтересовалась Надя.

– В сЭбЭ, Надя. А что? Что случилось, почему Фил на земле. А ты, Троцкин, чему радуешься? Что происходит и где мы, – он обвел взглядом улицу.

– Ты что, совсем ничего не помнишь? Это ж ты его наземь уложил одним ударом, а Троцкин тебе дифирамб спел за это, – ответила Надя.

– Я, надо же, – он взялся обеими руками за голову. – А мне показалось, что мы едем в паровозе, и ты, Надя, кричишь, что тебя грабят, а я спасаю, а тут вон, – он опять обвел улицу взглядом.

– Хватит башкой вертеть, а то опять в паровоз попадешь. Все так, я кричала, но после того, как ты завис при виде баб в витринах, – жестко сказала Надя.

– Вы, Инесс, погуляйте тут втроем, а мы с Ёсифом домой пойдем, Дику поможем, – добавила она, обращаясь к Инессе. – Верно, милый, тебе не заграницу ездить на экскурсии надо, а сидеть тихонько в Стране Советов и сопеть в две дырочки, – перевела разговор на Сталена. Джежинский окончательно восстановился и поднялся на ноги. Инесса взяла его под руку.

– Прости, Филя, я не хотел. А вы смотритесь вместе. Не теряйся, друг, Инесса женщина красивая и умная под стать тебе. Пойдем и впрямь домой, милая, а то что-то голова разболелась, – виновато произнес Стален.

Надя также учтиво взяла под руку своего кавалера, и, распрощавшись, отправилась вместе с ним в апартаменты. Инесса, Джежинский и Троцкин двинулись вглубь квартала красных фонарей.

Выспавшись после убаюкивающего рассказа Хвощова, портье открыл глаза в номере гегемона. Хвощов по-прежнему лепетал о своих заслугах перед наукой и отечеством. А Стален пребывал в неподвижной позе роденовского мыслителя, сидящего перед столом с водой. Он встал, отпил «Боржо». Откланялся и вышел из комнаты. Оглядевшись по сторонам, украинец, по лестнице, спустился в фойе и занял свое рабочее место у парадного. «Да уж, – подумал он, – приплыл, так приплыл. В прямом и переносном смысле». Он оглядел свои штаны и заметил на них темное пятно чуть выше колен. «Не сдержался», – прокрутилось в воспаленной голове украинца. В этот момент в двери вошла дама лет пятидесяти с маленькой собачкой на руках, мексиканской породы. За ней следовал лакей, неся неподъемную ношу ее вещей. Дама подошла к портье, оглядела его снизу доверху и, тоже заметив пятнышко, хихикнув вставила:

– А что, молодой человек, уборная в отеле отсутствует, и отель не соответствует международным стандартам, или вас энурез замучил?

– Никак нет, мадам, я потею от жары, и это проявляется в самых непристойных местах, сейчас все исправлю. Разрешите отлучиться, – отчеканил портье.

– Нет уж, миленок, постой пока тут и подержи мою собачонку, пока я сама схожу в уборную. Приведу себя в порядок после дороги. Мигель оставь здесь мой багаж, – она отдала кобеля украинцу, открыла сумочку, достала пять песо и протянула лакею. Тот услужливо поставил чемоданы, взял чаевые и удалился за двери отеля. – Держитесь, молодой человек, – добавила дама, похлопав по щеке портье, и скрылась в уборной.

Маленькая собачка, унюхав посторонний запах самца, исходящий от пятна портье, уловчилась и, символично приподняв ножку, пометила пятно. На одежде портье проявилась карта мира. Украинец посмотрел на собачку, на штаны и засмеялся, от всей души. Громко и по-детски естественно. Смех эхом пролетел по фойе. Собачка, испугавшись раскатистого шума, дернулась и выпрыгнула на пол из рук портье. Упав на четыре лапы, она с визгом бросилась в сторону выхода. Проскользнув в образовавшуюся из-за сквозняка щель в дверях, она выбежала на улицу и убежала в неизвестном направлении. Украинец, продолжая всхлипывать от остаточного смеха, вдруг ясно осознал нелепость ситуации и сложность ее разрешения. Тем временем дама выпорхнула из уборной и застыла в изумлении. Пятно на штанах юноши увеличилось в размерах и представляло собой вытянутую Японию, раскинувшуюся от груди до лодыжки. И, что самое важное, в руках портье она не наблюдала своего любимца.

– Мадам, прошу прощения, но ваша собака сбежала и, перед тем как сбежать, испортила мой камзол со штанами.

– К-к-как э-э-это с-с-сбежала, – заикаясь, возмутилась она. – Где мо-о-ой Пусик, г-г-где мой мальчик?

– Сбежал ваш пусик. Ваш мальчик, – сказал раздраженно украинец. – И вообще. Что за день-то такой.

Он сорвал с себя нагрудный знак с именем и со всего размаху бросил его в сторону рецепции, спешно снял фирменную одежду и, оказавшись в красных по колено трусах и черных лаковых туфлях бросился наутек вслед за собакой. Пробежав два квартала, бывший портье остановился и отдышался. Оглядевшись вокруг, украинец заметил, что находится на окраине города в американском гетто. Это было мрачное место даже днем. Преступность не щадила ни детей ни стариков. Последние продавали в квартале кактус и листья коки, дети же торговали более дешевыми продуктами, вроде пятновыводителя, клея и их производных. Переселение американцев совпало с началом Великой депрессии. Часть белого населения Северной Америки в поисках лучшей доли двинулась на юг континента и дальше – в Мексику. Но и там, не найдя должной работы, пополняла ряды криминала и безработных. Так образовался американский квартал, куда даже жандармы опасались входить, а местный шериф слыл главным бандюгой и рэкетиром района. Украинца пронзила молния осознания сущности положения. Он медленно развернулся на сто восемьдесят градусов и уперся взглядом в немногочисленную компанию парней, которые были одеты в свободного кроя брюки-трубы и майки-алкоголички. На жарком, палящем солнце накачанные бицепсы парней играли медным переливом южного загара, головы были выбриты налысо, а ноги босы.

– La niña bonita. Se perdió [13] , – грубо произнес один из банды.

– Cuando esa chica de belleza [14] , – добавил другой. Все дружно рассмеялись. В глазах украинца пробежал холодок.

– Ты кого тут назвал милашкой, скотина неотесанная, – сжимая кулаки, выпалил украинец на славянском. – Я тебя, сцуко, в порошок сотру. Мускулы его напряглись, на скулах заиграли желваки.

– Хлопцы та це ж наш хлопэць, я його не прыйзнав зараз, а ось слышу по-нашому балакае, бачу, точно наш, вин в «Ледорубе» працуе, – сказал худощавого телосложения третий.

– Тю, ля. А мы чуть було режики не дисталы, думали кромсать як сало придэться тэбэ, – сказал, тот, что начинал говорить первым.

– Фу-х, парни! Напугали вы меня, я подумал, шо вы американские ушлепки из рейнджеров, подумав, а шо мени робыты, коли я одын. А вас пьять. Так от ж, думаю, хай будэ, як будэ. Ну и попер на вас, – оправдался украинец.

– А чому ты в труселях красных, та башмаках атласных тут прохожуешься? – поинтересовался второй.

– Бросил я «Ледоруб» и одежду там бросил свою, оставил. Связался с двумя умалишенными из Советов, кактуса с ними нажрался, и покатилось все по наклонной, – ответил украинец.

– Знаем мы этих товарищей, наш-то шериф тоже из Советов будет, хотя он и скрывает это, но от нас ничего не утаишь. Только больно лютый он по характеру, чего не так – сразу в подвал, а оттуда, говорят, еще никто не выходил, – ответил худощавый на строго славянском наречии.

– Да, цэ так, тильки вин сам худющ, як хворобый, алэ злюка знатная, – сказал второй.

– А коли так, то айда к нам в банду, мы тэбэ скарб справим, та хату знайдэм, з дивчиной гарной, – продолжил первый.

– Ну, мэни нема чого втрачаты, пийдэм парни, я з вамы, – согласился украинец и направился вместе с бандитами.

Стален вернулся из мира грез и строго посмотрел на Хвощова. Тот продолжал без умолку распыляться в хвастовстве.

– Остановись, Хвощов. Я уже и так понял, что ты самый умный агроном. В молодости я встречался с агрономами Голландии, тоже великие селекционеры, но столько дифирамбов себе не пели. А ты остановиться не можешь. Хватит, баста. Ты мне вот что скажи, будет ли расти эта кактусовая кукуруза у нас в Стране Советов и принесет ли она нам пользу, не уплывем ли мы все на «Титанике» бороздить просторы неизведанного нами сознания? – задумчиво спросил Стален.

– Я полагаю, Ёсиф Виссарионыч, что навредит, мы не умеем контролировать наши эмоции и мысли, а куда это может приводить, не мне вам рассказывать, – ответил Хвощов.

– Вот и я думаю, что навредит, – Стален достал из ящика секретера трубку. Набил в нее табачку и закурил, откинувшись на кресле.

– Я думаю, товарищ Хвощов, что растить кактусовую кукурузу нужно. Но исключительно в малых дозах и сугубо для нужд правящей верхушки партии. Так что плыви-ка ты, Никишка, домой и будь здоров. Ты говорил, что Джежинский в Ё-бург подался. А чё ему там делать? – поинтересовался Стален.

– Я этого не говорил, я говорил, что он меня к вам отослал, для селекции.

– Да, странно, а откуда мне это известно, все это очень странно, я же четко помню: Джежинский – в Ё-бурге, я – в Мексике, Надя – в Столице. Ты – вот тут, со мной. Хмм. Да, о нашем посещении «Титаника» никому ни слова, иначе уедешь выращивать свою кукурузу на Северный полюс, при минус шестидесяти, я лично Чкалова попрошу совершить перелет из столицы на полюс. Осознал, Никишка? – пригрозил Стален. – Знаешь пословицу «Ленин не Никишка, он все видит»? – Тот закивал головой. – Так вот, Стален Никишку уже давно приметил.