Пятнадцать лет! И уже точно знала, чего хочет. И знала, как достичь этого. А мне – тридцать один, я схожу с ума от желания, но неспособна обрести желанное, хоть и могу в этот осенний день, проникнутый романтической печалью, вдохновляться тем, что когда-нибудь – когда придет время – истина откроется мне.

Я не Мэри Шелли. Я – Виктор Франкенштейн и его монстр.

Я попыталась родить нечто неодушевленное, а итог вышел такой же, как в книге, – ужас и разрушение.

Нет больше слез. Нет отчаяния. Я чувствую себя так, словно сердце мое отринуло все и от всего отрешилось – и это передалось телу: потому что я не могу шевельнуться. На дворе осень, и потому солнце садится быстро и прекрасный закат сменяется сумерками. Приближается ночь, а я все сижу тут, все гляжу на башни замка и вижу его обитателей, в ХIX веке приводивших в негодование добропорядочных женевских горожан.

Где же та молния, что дала жизнь чудовищу?

Нет ее. Вереница машин на шоссе, и без того немногочисленных здесь, еще более редеет. Мои дети ждут ужина, а муж – он знает о том, в каком я виде, – наверно, уже забеспокоился. Но кажется, будто к ноге приковано чугунное ядро, и я не могу пошевелиться.

Я – проигравшая.

Разве можно заставить кого-то просить прощения за то, что разбудил любовь и не ответил на нее?

Да нет, конечно.

Потому что любовь Господа к нам – тоже, можно сказать, безответная любовь. Никогда нам не достичь ее уровня, а Он, тем не менее, продолжает нас любить. Любить так сильно, что послал к нам своего единственного сына объяснить: любовь – это та сила, которая движет солнцем и звездами. В одном из своих посланий Коринфянам (в школе нас заставляли заучивать их наизусть) апостол Павел говорит:

Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий.

И все мы знаем, почему. Мы часто слышим такое, что представляется великой идеей, способной преобразовать мир. Но это всего лишь слова, лишенные чувства, сказанные без Любви. Как бы логичны и умны ни были они, они не трогают нас.

Апостол Павел сравнивает любовь с пророчеством, с таинствами, с верой и с милосердием.

Почему Любовь важнее, чем Вера?

Потому что Вера – это всего лишь дорога, по которой мы идем к Великой Любви.

Почему Любовь важнее Милосердия?

Потому что Милосердие – это всего лишь одно из проявлений Любви. А целое всегда важнее части. Кроме того, и Милосердие – лишь один из путей, которые использует Любовь, чтобы человек соединился с ближним своим.

Знаем мы, что бывает и милосердие без Любви. Каждую неделю устраиваются «благотворительные балы». И люди платят огромные деньги, чтобы заказать столик, принять участие и блистать драгоценностями и баснословно дорогой одеждой. И мы выходим оттуда в полной уверенности, что мир стал лучше благодаря средствам, собранным в пользу беженцам в Сомали или голодающим в Эфиопии. И перестаем чувствовать свою вину, возникавшую при виде жестокой нищеты, хотя никогда не спрашиваем, куда пошли эти деньги.

А те, у кого нет связей, способных доставить такое приглашение, или средств оплатить такие экстравагантности, подают нищему милостыню. И – готово. Это ведь так просто – бросить монетку уличному попрошайке. И вообще-то говоря, это проще, чем не бросить.

Одна монетка – и какое облегчение! И нас в расход не вводит, и нищему хорошо.

Меж тем, если бы мы и вправду его любили, то сделали бы для него несравненно больше.

Или – вообще ничего бы не сделали. Не подали бы милостыню и – как знать? – ощущение собственной вины за его нищенское положение сумело бы пробудить у нас в душе подлинную Любовь.

Апостол Павел сравнивает Любовь с жертвенностью и с мученичеством.

И сейчас я лучше понимаю эти слова. Будь я самая что ни на есть успешная женщина на свете, будь я во сто крат желанней и восхитительней Марианны Кёниг, без любви в сердце не добьюсь ничего. Ничего.

Беря интервью у артистов и политиков, у врачей и социальных работников, у студентов и чиновников, я неизменно спрашиваю: «Какова цель вашей работы?» Одни отвечают – создать семью. Другие – сделать карьеру. Но когда начинаю копать, так сказать, поглубже и допытываться, то получаю почти всегда один и тот же ответ: улучшить мир.

Мне хочется встать на мосту Монблан с манифестом, напечатанным золотыми буквами, и вручать его каждому водителю и пешеходу. Там будет сказано так:

Убедительная просьба ко всем, кто намерен когда-нибудь работать для блага человечества: никогда не забывайте, что даже если тела ваши будут сожжены во имя Божье, ничего у вас не выйдет без Любви. Ничего!

И нет дара драгоценнее, чем отблеск Любви на нашей жизни. Вот это и есть тот истинный универсальный язык, что позволяет говорить нам по-китайски или на одном из индийских диалектов. В юности я много путешествовала, как и подобает всякой уважающей себя студентке. Повидала страны богатые и бедные. И чаще всего не владела местным языком. Но повсюду безмолвное красноречие Любви помогало мне быть понятой.