Но реальная, живая сова «крутить» глазами не может: слишком прочно соединены они с черепом. Да и глаз совиный вовсе не круглый. Лишь снаружи, в обрамлении век, кажется таким. Если вскрыть окружающие глаз ткани и вынуть его целиком из совиной головы, окажется, что это частично окостеневшая укороченная трубка, сзади более широкая. Бинокль, короткая подзорная труба – этот телескопический глаз! Не круглая даггер-камера с малым фокусным расстоянием, как почти у всех зрячих.

Угол зрения каждого совиного глаза – 160 градусов. Но, когда ей этого мало, сова поворачивает голову вбок, назад и, не свернув шеи, даже дальше: на 210, а иные и на 270 градусов от фронтального положения. И все в одну сторону вокруг вертикальной оси!

Темной ночью сова видит неподвижную мышь при освещении всего в 0,000002 люкса! Если и в 46 тысяч раз будет светлее, все другие птицы (кроме, может быть, козодоя) мышь не заметят.

Трудно вообразить, как мала доля света, достаточная сове, чтобы с успехом охотиться. В ясный полдень под Москвой, например, солнце освещает землю с силой в 100 тысяч люксов.

В некоторых книгах еще пишут, будто совы днем плохо или ничего не видят. Устарело. Видят. Не хуже, а иные и лучше человека. Больше того, они, как другие птицы, и звери, и, по-видимому, ящерицы, на светлом небе, даже на фоне яркого солнца, отлично различают силуэты парящих птиц. Способность, утерянная нами, а возможно, и изначально не данная от природы.

Ничто не совершенно под солнцем и луной – есть и у совы зрительные «дефекты». Дальнозорка она и близко перед собой, вероятно, ничего не видит.

Положите, говорит Хейнрот, мучного червя перед совой-сплюшкой. Она безуспешно много раз попытается схватить его лапой, так как заметила, когда подносили, что он тут рядом. Но где лежит, не видит. Отойдет назад на несколько шагов, увидит червя и тогда уверенно схватит его.

Филин, когда поймает крысу, подержит ее немного в когтях – характерная для сов пауза! – задушит и поднесет к «лицу». Но не рассмотреть ее хочет. Нет, он глаза даже и вовсе закрыл. Он крысу, прижимая слегка к клюву, «ощупал» осязательными перьями-щетинками, которые растут вокруг совиного клюва.

Опыты доказали: у животных есть врожденная инстинктивная схема реакций на типичные признаки как природных врагов, так и друзей (собратьев по стае, родителей, детей).

Без врожденного, хотя бы приблизительного знания, кого ловить, чем кормиться, тоже не проживешь, когда, неопытный, первый раз выйдешь на охоту без сопровождения и ценных указаний взрослых. Стереотипная пищевая схема, запрограммированная в мозгу, помогает молодым совам сделать правильный выбор в этой критической ситуации. Схема очень проста, учитывает в поведении и форме жертвы лишь главные и характерные черты.

Каждая сова, даже выращенная человеком и никогда не знавшая других сов, с рождения получает понятие о том, что мышь, которую надо хватать, – это шуршащее, бегущее, монолитное, компактное тело на коротких ножках, а птица – тело яйцевидное, с крыльями и хвостом. Движется оно или не движется, шуршит или не шуршит, не имеет значения.

Ведь совы охотятся ночью, когда мыши тоже не спят, активны и бегают, а значит, шуршат. А птицы спят, значит, не бегают и не шуршат. Сделав соответствующие муляжи (шуршащий, бегающий на ножках и неподвижный яйцевидный с крыльями и хвостом), ученые без труда обманули сову: она схватила эти подделки. (Неподвижную на ножках и яйцевидную без хвоста, которые тоже ей предлагали, не брала, игнорировала.) Схватила, подержала немного в когтях, закрыв глаза, прижалась клювом и осязательными перьями вокруг него, ощупала, что поймала, убедилась: схватила не то, и выбросила подделку прочь.

Какой тонкий у совы слух, продемонстрировал один слепой сыч. Он слышал совершенно неуловимый нашим ухом «шум» медленно сгибаемых пальцев, смещение мышц и сухожилий! Совы слышат, как ползет по стене таракан… Их ухо раз в пятьдесят более чувствительный акустический «прибор», чем наше, хотя и работает в том же диапазоне частот. Из птиц только у совы есть своего рода ушные раковины – кожные валики вокруг уха, на которых растут особые твердые перья. (Торчащие над головой «уши» филина – украшения, к акустике отношения не имеют.) Звуки «загоняют» в уши и перья, распушенные веером вокруг глаз совы, «лицевое зеркало». «Загоняют», встав вогнутым щитом на их пути не позади ушного отверстия в голове, как у зверей, а перед ним. Это значит, что сова лучше слышит звуки, которые доносятся сзади. Но подвижная голова позволяет, не сходя с места, повернуть ухо к звуку, идущему с любой стороны.

Асимметричное положение на голове правого и левого уха, это у многих сов не уродство, а специальное приспособление, облегчающее точную пеленгацию источника звука. Пытаясь установить, откуда слышен шорох, сова комично выворачивает голову вбок и вниз, словно клоунадой занимается.

Бесшумная, как тень, появляется сова на фоне серого неба. Не слышно ни взмахов крыльев, ни шелеста перьев. Невольно вздрогнешь, когда она вдруг возникнет над тобой… В ее мягком оперении природой предусмотрены разные хитрые глушители звуков, и поэтому бесплотным призраком летает сова в ночи.

…Но по весне совы много кричат. Голоса иных тоскливы, монотонны, всю ночь отрывистым стоном звучат на одних нотах, пугая случайных путников. У других даже мелодичны. Филины, как известно, раздувая горло, страхолюдно ухают – «вуоо». Далеко слышно. Выбрав места для гнезд, зазывают самок. Самки отвечают «ху-хуу». Накричавшись не без успеха – самка прибыла, – филин «танцует» перед ней. Семеня, ходит, плотно прижав перья. Оттого фигура его делается стройной, тонкой и высоконогой.

Мохноногий сыч кричит по весне скороговоркой и на высоких нотах «ку-ку-ку». У него каждое лето новая подруга. Серая неясыть голос подает мало: прежняя самка обычно возвращается к старому гнездовью, особенно и звать не надо.