РГАЛИ, фонд 2861, опись 1, дело 98. – Г. А. Шенгели. «Критика по-американски». Ответ на статью И. Кашкина «Традиция и эпигонство». Автограф, машинопись с правкой и подписью автора (27 декабря 1952 г.)

РГАЛИ, фонд 2861, опись 1, дело 99. – Г.А. Шенгели. «О художественном переводе» (докладная записка).

РГАЛИ, фонд 2861, опись 1, дело 211. – Г.А. Шенгели. Договора и трудовые соглашения, заключенные Г.А. Шенгели с газетой «Гудок», издательствами «ГИТИ», «Туркменгиз», «Художественная литература», «Лентотлитиздат», «Детгиз» и др. об издании его произведений.

РГАЛИ, фонд 2861, опись 1, дело 285. – Воспоминания о Г.А. Шенгели (1958–1960).

РГАЛИ, фонд 2861, опись 1, дело 310. – Э.Е. Левонтин. Роман в стихах Джорджа Байрона «Дон Жуан» в переводе Георгия Шенгели. Тезисы доклада. Март 1948 г.

Публикуемая здесь подборка документов значительно сокращена по сравнению с первоначальным замыслом. Исходная подборка состояла из критических статей И.А. Кашкина и реакций на них Е.Л. Ланна и Г.А. Шенгели: выстраивая документы таким образом, я хотел «дать слово» обеим сторонам и показать, на какие именно обвинения критика отвечали Шенгели и Ланн. От этого первоначального замысла, однако, пришлось отойти, поскольку правообладатель переменил свое решение и не дал согласия на перепечатку статей И. А. Кашкина.

В результате вместо напряженного, но все же диалога в приложениях остались лишь монологические реплики отбивающихся переводчиков. Читателя, желающего самостоятельно восстановить этот диалог, дополнив его репликами Кашкина, отсылаю к его статьям:

Две из перечисленных статей: «Ложный принцип и неприемлемые результаты» и «Традиция и эпигонство» – воспроизводились в сборнике работ И.А. Кашкина «Для читателя-современника: Статьи и исследования» (М., 1968; 2-е изд. М., 1977), однако при этом подверглись редактированию; так, к примеру, из «Ложного принципа» исчез ядовитый фрагмент, сравнивающий Ланна с Марром, а в «Традиции и эпигонстве» была исправлена ошибка при цитировании (эгоизм вместо эготизма), которую высмеивал Шенгели в «Критике по-американски». Поэтому интересующимся читателям стоит обращаться непосредственно к первым публикациям этих статей.

В публикуемых ниже документах тщательно сохранена орфография и пунктуация подлинника, за исключением единичных очевидных ошибок стенографистки, которые исправлены.

(РГАЛИ, ф. 2210, on. 1, д. 67, л. 1-10)

Вместе с читателями «Литературной газеты» от 1 декабря с.г. я узнал, что в нашей литературе работают замечательные переводчики, собирательный портрет которых нарисовал И. Кашкин. Разумеется, эти переводчики применяют рецепты «творческого» перевода, преподанные автором статьи, и они не только «давно борются» и «дают отпор», но и «сознают свою ответственность перед читателем» и «добиваются того, чтобы не утерять» и т. д. и т. д. Эти переводчики даже «стремятся поставить себя на место автора и увидеть то, чтд видел он, создавая свое произведение» – этак, скажем, ставят себя на место Диккенса, Мопассана и Флобера, и позаимствовав у них на время их гений, передают «конкретность, внутреннюю логику изображаемого». В контексте статьи читателю нельзя понять, что разумел автор статьи под «конкретностью» и «внутренней логикой изображаемого», но один безусловный вывод читатель должен сделать. Куда уж там переводчику думать о бережном отношении к оригиналу, о переносе в свою работу всех деталей оригинала, когда переводчик, ежели он применяет принцип «творческого» перевода, вознесен «на место автора». Куда уж ему заботиться о тщательном предварительном изучении исторического фона эпохи, ее правовых и конвенциональных норм и всех необходимых реалий, когда можно быть в этой области вполне невежественным и замещая собой Диккенса «писать так как будто он сам писал на русском языке, по своему и с присущим ему мастерством».

За малым дело стало!

Если бы опасность рецептов автора статьи ограничилась только этим, было бы не страшно. Здравый смысл всех и каждого восстал бы против того, чтобы переводчик шел за И. Кашкиным и «ставил себя на место автора», ибо, читателю, приступающему к чтению Бальзака, право же, неинтересно знакомиться с творчеством икса или игрека. Для читателя переводчик не может и не должен быть соавтором, он – мастер, воплощающий чужое произведение в той форме, какой требует иная языковая основа. Кое-кому при этом может показаться, что задача, стоящая перед переводчиком значительно проще задач, разрешаемых автором оригинального произведения, именно потому, что переводчик трудится над словесным воплощением чужой мысли и чужой эмоции. Но это не так. Сложность этой задачи именно и обуславливается принадлежностью текста третьему лицу – автору. Каждому, кто, хотя бы когда-нибудь, проходил школу оригинального творчества, знакомы «муки творчества». Это состояние часто приводит к желанному концу – автор находит такое воплощение своих замыслов, которое его удовлетворяет. Но нередко бывает и так, что от автора, невзирая на все его усилия, ускользает желаемый результат – мысль или эмоция не находит необходимых средств выражения. В этих случаях автор – хозяин своего замысла – волен выбрать любые пути для развития или описания любой сцены, для ведения любого диалога или повествования. Но у переводчика нет выбора, текст ему дан и никакие трудности для перевода текста в иную языковую систему не могут освободить его от решения этой задачи. Такая задача бывает сложна не реже, чем задача автора текста, но именно эта трудность так прельщает нас в искусстве переводчика, требуя от него не только овладения всеми выразительными средствами своего языка, но и прекрасного знания языка чужого. Это подлинно высокое искусство, однако существенно ошибаются те, кто не усматривает разницы между психологией творчества переводчика и психологией творчества оригинального автора.

При этом надо с особой силой подчеркнуть: ни психологически, ни технологически перевод художественного произведения качественно ничем не отличается от перевода публицистического произведения. Речи крупного политического оратора, статьи больших публицистов ставят перед переводчиком те же задачи, что и романы Флобера. В политических речах и в публицистике налицо все те же стилевые элементы: сложные синтаксические конструкции и фразеологические обороты, ритмическое разнообразие периодов и каденций, фрагменты пародийного стиля, лексическое богатство – от идиом до провинциализмов, разнообразие средств поэтической речи – метафоры, гиперболы и т. д.

Публицистика, политические (а также судебные) речи, многие письма, по языку своему – разновидность художественной литературы. Если некоторые произведения этого жанра не являются художественными, то ведь нередко бывает и так, что рассказ, по своему языку, не имеет отношения к художественной литературе. И потому то надо категорически возражать против построения «теории», которая применялась бы только к переводу художественных произведений в узком смысле слова.

Такой теории еще нет – сетует автор статьи. И хорошо, что нет, ибо, если бы она была, разрыв между «художественным» переводчиком и так называемым «нехудожественным» углубился бы еще больше.