— Иногда бывает нужно, брезент привязать,— объяснил он длинноволосому, отдавая ему бечевку.

Тот повертел моток, разглядывая, и кивнул:

— Спасибо... Скрутим ее, смажем битумом, чтобы липла...

Варью махнул рукой, прощаясь, и тронул машину. «ЗИЛ» быстро набрал скорость, через минуту стрелка спидометра дрожала возле восьмидесяти. Варью никогда не берег бензин, даже если за экономию полагалась премия. Он любил, чтобы машина шла в полную силу. «ЗИЛ» весом в пять с половиной тонн съедал на ста километрах литров 30—34. Бывало, что и больше.

Девушка притопывала ногой в такт музыке. На ней была убийственно короткая кожаная юбка — из-под нее даже трусики выглядывали — и красная блузка с синим жилетом. Она была невысокого роста, с круглым скуластеньким лицом. Густой загар покрывал ее в меру полные, округлые ноги. На нище не было краски, даже брови не выщипаны. Только руки по какой-то неясной причине казались заботливо ухоженными, ногти длинны и покрыты темно-красным лаком.

Варью покосился на девушку и сказал:

— Ты бы легковую машину остановила: удобней, да и быстрее.

— Пробовала... Не останавливаются,— ответила она, выпятив с досадливым видом нижнюю губку. — После того случая у Сигетвара, когда несколько девчонок оказались замешанными в убийстве шофера, ни одна машина не останавливается.

— Да, скверная была история.

— Скверная... Не боишься, что я тебя пристукну? — спросила девчонка с любопытством.

— Не боюсь,— ответил Варью и внимательно посмотрел на нее. Ее нельзя было назвать слишком стройной, но сложена она была очень неплохо. Загорелые, тугие ноги ее, вытянутые под приборную доску, очень гармонировали с одеждой и волосами.

— Сигарету не дашь? — снова заговорила девушка.

Варью вытащил из кармана джинсов пачку сигарет «Фечке» и отдал девушке.

Подождав, пока она закурит, спросил:

— Куда едешь?

Она затянулась и, выдыхая дым, ответила:

— Сначала мы в Печ было нацелились. У Кареса там мать работает в Луна-парке, Карес обещал и меня устроить к аттракционам. Целый день на воздухе, и работа — не надорвешься. Складываешь, например, консервные банки в пирамиду, а клиенты стараются в нее попасть...

— А Карес что делает?

— Карес?.. А он этот, как его... Говорит, менеджер.

— Мене-джер? Это что за штука?

— А такая вот штука.

— Какая?

— Такая... Карее сказал, у них когда-то и свои карусели были.

— Ну и что потом?

— Ничего. Машина вот у Кареса сломалась. Два часа торчали: ни у кого нет бечевки.

— Тебе, значит, ждать надоело?

— Не то чтобы надоело... Просто подумала, не податься ли в Боглар.

— В Боглар? А туда зачем?

— Так... Балатон там, и вообще... Говорят, в прошлом году ребята там в часовне жили, прямо посреди кладбища. Часовня та каким-то художникам принадлежит, только они всех пускали, кто захочет.

— Ну?..

— Что ну?.. Вот и все... Говорят, те художники — веселые и выдумщики. Но вообще хорошие ребята. Я осенью в Молодежном парке с одной девчонкой разговорилась, так она две недели у этих художников жила...

— И что они там делали?

— Ну... жили... И Балатон там...

После Гарфункеля и его ансамбля начался новый номер. Девушка прислушалась, обернулась к Варью.

— Это кто поет?

— Мирей Матье...

— А, Мирей Матье. Я слышу, голос знакомый.

Покачиваясь в такт музыке, она принялась рассматривать сокровища Варью. Заметив мулатку, засмеялась.

— Блеск... Где достал?

— Привезли из Вены.

— Блеск... Негритянка?

— Наполовину. Мулатка.

— Кто?

— Мулатка. Мать или отец у нее белый.

— Блеск... Значит, если с негром переспать, ребенок такого цвета будет?

— Такого. А может, совсем черный.

— А это что?

— «Королла». Японцы делают.

— Красота. Даже не поверишь, что есть такие машины.

— На дороге даже я еще не видел.

Девушка показала на другую картинку.

— А это что за чудаки?

— Записываются в школу кенгуру. Реклама «Кэмела».

— А ты ничего парень. Я таких люблю.

— Ты тоже в моем вкусе.

Она повернулась к фотографиям девчонок из Кёбани.

— А это кто? Твои?

— Были мои.

— Все трое?

— Конечно. А что?

— Эта тоже? — спросила светловолосая, показав на Жожо.

— Тоже. А что?

— Противная девка. Воображает о себе много.

Верно?

— Хорошая баба. Ничего не могу про нее сказать.

— Воображает только, да?