Билет в этой огромной, но хорошо отлаженной машине, разумеется, нашелся. У Валентина Сергеевича словно камень с души свалился. Он испытал кратковременный душевный подъем и объявил меня ангелом-хранителем. Но потом, когда выяснилось, что у ангела билета на данный рейс не имеется и поэтому возможно, что здесь, в Нью-Йорке, мы и расстанемся, у Валентина Сергеевича сделался вид ребенка, которого лишили сладкого. Но обижаться ему нужно было только на самого себя. Ведь если бы он еще в Москве посвятил меня во все детали своего путешествия, мне бы тоже забронировали билет именно на этот рейс. А так получилось совсем глупо, и я расстроилась ненамного меньше Валентина Сергеевича. У меня в уме уже прокручивались варианты каких-то экстренных мер, вплоть до насильственного отстранения Валентина Сергеевича от полета, но тут, к счастью, выяснилось, что на «Боинге», вылетающем в столицу Колумбии, имеются свободные места. Мы оба вздохнули облегченно.

Покровители Быкова рассчитали все на редкость экономно — до отлета лайнера в Боготу оставалось не более получаса, и нам даже не нужно было ломать голову, как убить время. Правда, возникли некоторые проблемы, которые в конечном итоге разделили нас с Быковым.

Я прошла таможенный контроль без затруднений, а бедного Валентина Сергеевича увели для личного досмотра. Откровенно говоря, он и в самом деле выглядел подозрительно — на террориста, пожалуй, не тянул, но на отчаявшегося от безработицы эмигранта, который решил свести счеты с жизнью, в надежде что его семья получит страховку, был очень похож.

Идя к выходу на посадку, я оглянулась и увидела его бледное расстроенное лицо: Быков крутил головой налево и направо в тщетной попытке высмотреть какую-нибудь спасительную соломинку. Сотрудник таможни вежливо, но крепко удерживал его за сиреневый рукав пиджака. Я не особенно тревожилась — за моим спутником не было пока никакого компромата, документы у него были в порядке, и, может быть, в экстренной ситуации ему удастся оживить школьные познания в английском, чтобы ответить на вопросы таможенника.

Деловой класс колумбийского рейса был заполнен далеко не весь. Даже когда со значительным опозданием появился последний пассажир — Быков, некоторые кресла оставались пустыми. Однако напуганный таможенниками Валентин Сергеевич не рискнул больше проводить экспериментов с пересаживанием и только обреченно вертел головой, высматривая в салоне мое лицо, но я предпочла не обнаруживать своего присутствия и поглубже вжалась в кресло. Откровенно говоря, я уже немного устала от общества незадачливого судостроителя. Тем более что бессонный перелет и смена часовых поясов начинали сказываться и на мне.

Мое кресло находилось рядом с иллюминатором, и перед самым отлетом я наблюдала довольно любопытную картину — посадку некоей персоны в наш самолет. Персону сопровождали двое телохранителей — весьма серьезные молодые люди в темно-серых пиджаках, с напомаженными жгуче-черными волосами, которые очень выгодно оттеняли их загорелые звероватые лица и безупречной белизны зубы. Сама персона выглядела на голову ниже своих «горилл» и лет на десять старше. Это был довольно изящный мужчина с длинными волосами до плеч и смуглым широкоскулым лицом, на котором словно застыло выражение скуки и превосходства надо всем остальным человечеством. Он был одет в черные брюки и отливавший золотом пиджак, из-под которого выглядывала розовая рубашка с расстегнутым воротничком.

По трапу он взошел поистине королевской походкой, словно оказывал авиакомпании неслыханную честь своим присутствием. Глядя на повадки этого человека и его парчовый пиджак, я подумала, что это вполне может быть какая-то рок-звезда.

Оказалось, что за восхождением этой «звезды» на наш борт следила не одна я. Неожиданно зашевелился мой сосед по креслу и произнес по-английски:

— Карлос Сесар Ортега, один из боссов колумбийской наркомафии… Однако направляется, как видите, не в тюремную камеру, а в салон первого класса. Насколько мне известно, возвращается домой после художественного аукциона, где приобрел три полотна Моне. У него в сельве, говорят, прекрасная коллекция французских импрессионистов. Что ж, он может себе это позволить…

Голос соседа звучал чуть насмешливо, но исключительно корректно, с явным оксфордским акцентом. Внешность тоже выдавала в нем коренного англичанина — грубоватое, но полное достоинства лицо со щеточкой рыжеватых усов над верхней губой, короткие жесткие волосы, перечеркнутые безукоризненной ниточкой пробора, твидовый пиджак и запах крепкого одеколона. Он произнес все это спокойным тоном, словно посвящал меня в тайны своей близкой родни.

— А это не опасно? — делая наивные глаза, спросила я. — Если такой человек летит в нашем самолете?

Англичанин улыбнулся и тронул пальцами щеточку усов. Ногти у него были коротко остриженные и ухоженные.

— Ну, что вы! — сказал он снисходительно. — В обыденной жизни это совершенно безобидный человек — джентльмен и ценитель искусств… Однако, кажется, я вас немного напугал своим бесцеремонным комментарием? Прошу меня извинить. У вас было такое заинтересованное лицо… Мисс — американка?

— Нет, русская, — ответила я. — Поэтому меня нелегко напугать. Но откуда вы знаете этого человека? Может быть, вы сами — босс?