— Козлов Владимир Геннадьевич, — прочла я вслух.

Больше читать было нечего. Только три телефона.

— И кто такой этот Козлов? Русский Хоттабыч?

— Вроде того. — Игорь Викторович, похоже, говорил вполне серьезно. — Видите ли, Ниночка, Владимир Геннадьевич — это тот человек, которому фактически принадлежит и спортивный комплекс, в котором вы сегодня занимались, и гостиница, в которой вы остановились, и еще много чего как в Волгограде, так и за его пределами.

— Круто. А почему на визитке больше ничего не написано?

— А что там должно быть еще?

— Ну президент там чего-нибудь или директор.

— Он не президент и не директор. Он — хозяин. Это ни для кого не секрет, так что об этом можно говорить спокойно, не опасаясь раскрыть какую-то коммерческую или политическую тайну. Вам, Ниночка, человеку приезжему и от бизнеса далекому, не знать, кто такой Владимир Геннадьевич Козлов, вполне простительно. Он вообще не любит дешевой популярности. Но половине Волгограда известно, что Козлов — человек, заслуживающий всяческого уважения. Чем именно он занимается, знают, конечно, немногие.

— А чем именно он занимается?

— Бизнесом. Кстати, люди, к которым попадают эти визитки, и безо всяких надписей знают, кто такой Козлов. Это, так сказать, визитки для друзей и близких.

— Значит, предъявил такую вот визиточку, и сразу понятно, что ты — человек не чужой.

— Примерно так.

— А он что, всем директорам своих организаций визитки раздает?

— А что, все директора, по-вашему, автоматически попадают в категорию «друзей и близких»? Нет, Ниночка. Просто мы с Владимир Геннадьичем много лет назад не один пуд соли вместе съели. А вас, как я посмотрю, этот человек заинтересовал?

Я прикусила язык и пробормотала:

— Действительно, что-то я сегодня чересчур любопытна.

— Да нет же, все в порядке. Просто я не ожидал от вас такой… — он на мгновение запнулся, подбирая подходящее слово, — разговорчивости.

Сказал бы уж прямо — болтливости. Как-то у меня пока не очень получается «золотую середину» выдерживать. Хочется одновременно и разговорить Горшенина, и в то же время не показаться излишне болтливой. Ладно, придется вырабатывать оптимальную линию поведения путем проб и ошибок.

— А это у меня настроение немного улучшилось, — тут же нашлась я, вдохновленная собственной самокритикой. — Как с дежурной пообщалась в гостинице, так сразу и полегчало.

— А вы, оказывается, скандальная особа, — засмеялся Горшенин. — Обычно таким людям сразу легче становится после того, как они с кем-нибудь поцапаются. Кстати, чего это вы на нее набросились? По-моему, довольно милая женщина.

— Это по-вашему она милая, — проворчала я. — А по-моему, так женоненавистница какая-нибудь или старая дева. Она ведь с вами вон как любезничала. А на меня смотрела, как на главного врага нации.

— То есть вы не только скандалистка, но еще и националистка?

— Вовсе нет. Может, я иногда и скандалистка, но совсем не националистка.

Выражение лица Горшенина едва заметно переменилось. На всякий случай я осторожно добавила:

— Ну разве что по необходимости. Вы посмотрите вокруг, столько ведь дерьма всякого развелось. Что со страной сделали, подумать только! Это ведь надо, Россия, великая держава, а в какой, простите за прямоту, жопе сидит…

Не знаю, какого черта меня потянуло рассуждать о горькой судьбе России, да еще в таких выражениях, может, внутренний «советник», которого так упорно не желал признавать Гром, насоветовал. Но и на этот раз попала я, похоже, в самую точку. Игорь Викторович как-то сразу собрался, посерьезнел и торжественно произнес:

— Об этом, Ниночка, нам с вами стоит поговорить более серьезно. И в более подходящей обстановке. Настоящее и будущее России… — Тут он запнулся, вспомнив, очевидно, собственное замечание, что время и место для серьезного разговора не очень подходящие, и резко переменил тон на более шутливый: — Кстати, Ниночка, а что, собственно, вы с такими пронационалистическими взглядами предлагаете делать?

— С чем?

— Ну… с Россией.

— С Россией — ничего, пусть себе здравствует. А вот с теми, кто такой бардак устроил… — я мрачно усмехнулась, — я бы с удовольствием разобралась, будь у меня такая возможность.

Горшенин помолчал несколько долгих секунд. Я за это время успела выстроить несколько вариантов того, что на данный момент происходило у него в голове. Затем он растроганно сказал:

— Надеюсь, попозже у нас обязательно будет возможность подробнее поговорить на эту тему.

Игорь Викторович на весь остаток пути погрузился в какие-то свои потаенные думы, а я, периодически поглядывая на легкую улыбку, блуждавшую на его губах, провела экспресс-анализ только что состоявшейся беседы, в результате которого пришла к выводу, что дорога к горшенинскому сердцу, можно сказать, найдена.