Шрифт:
И уже спустившись по трапу на причал, Ромашкин обернулся и, увидев всю вахтенную смену, выстроившуюся на борту для его проводов и усиленно запиравшую смех внутри организма, добавил на отходе: «Развели тут, понимаешь, псарню, и на причале кошками воняет! Истребить неуставное животное до моего следующего прихода!»
Так Сигизмунд вошёл в историю, и изводить с судна такое справедливое животное даже под страхом лишения премии и увольнения ни у кого рука бы не поднялась.
Прошло совсем немного времени, и суда вспомогательного флота начали заниматься коммерческой деятельностью. Такого удара под дых Ромашкин не перенёс, и, не вписавшись в новую, капиталистическую реальность, через несколько месяцев ушёл на пенсию и устроился сторожем в гаражный кооператив.
Мозги он никому больше не полоскал, ему гораздо больше нравилось в ночное время открывать ворота припозднившимся автолюбителям, получая в знак благодарности с кого пятёрку, а с кого и десяточку. По слухам он даже сделал карьеру, через год став бригадиром сторожей. После повышения он стал появляться в сторожке в старой военно-морской фуражке, которую в своё время щедро пометил Сигизмунд.
Несколько лет спустя, став уже капитаном сухогруза, я снова побывал на старом бункеровщике. Танкер так же бегал по порту и бункеровал суда дизельным топливом и маслом. Экипаж работал на судне давно и постоянно, и не думая о заграничных контрактах. Всем было хорошо и спокойно. Не могут плохо жить люди, которым доверен топливный клапан и целый пароход солярки.
Сигизмунда среди членов экипажа уже не было по физиологическим причинам, но, спустившись по старой памяти в кают-компанию, я заметил на переборке рядом с фотографией президента страны на мостике боевого корабля фотографию Сигизмунда, сидящего на ходовом мостике в капитанском кресле.
Rembat Засада
Калининградское высшее инженерное морское училище. Лето… Народ в отпуске. Но, как всегда, в общаге по причине и без оной продолжает жить малочисленная общность курсантов. Сами понимаете, не самых прилежных. А уж те, которые на четвёртом курсе… Ну, в общем, не очень октябрята они там были. Отнюдь. В смысле, нарушать запрещения – это присутствовало в полной мере. Ну там, попить чего кроме воды из-под крана (а в кране, как раз, вовсе не ежедневно вода – лето же. Какая труба на профилактику закрылась, а из которой уже всю воду выпили). Или в кубрик в гости кого позвать. Да на ночь оставить. Случайно встреченного однополчанина? Да ладно вам, все ж взрослые… То есть налицо падение дисциплины в низах наряду с ослаблением контроля в верхах. Ну да, из офицеров летом кто остался? Конечно, тоже не октябрята. Хотя… Были и ответственные товарищи.
Вот, например, капитан второго ранга Задунайский. Лето? Ну и что. Распорядок дня должен быть. И распорядок ночи, кстати, тоже. В общем, пошёл капитан второго ранга Задунайский на дело. Среди бела дня пошёл. Вот вышел из рубки дежурного, что в главном корпусе, и пошёл в общагу судомеханического факультета.
В дежурке судомехов раздался телефонный звонок. Звонил помдеж из главного корпуса. С конкретной информацией:
– Задунайский пошёл шмонать 34-ую роту. Кто-то стуканул. В общем, смирно.
Ага, щас. Это пусть люди с нечистой совестью прячутся. Нам, советским курсантам, скрывать нечего.
А вот и товарищ Задунайский. Не слушая рапорт дежурного по общаге, сразу на четвёртый этаж. Дневального, естественно, нету. Ну и не надо, не очень-то и хотелось. Один, два, три – третий кубрик слева. Без стука приоткрыл дверь, заглянул – никого. Но Задунайский непрост, ой, непрост. И информация у него верная. Насчёт нарушения антиалкогольного указа – раз. И про женские голоса – два. Зашёл кавторанг, огляделся. У стены – большой, облезлый шкаф. Неуставной, разумеется. Курсантам положены тумбочки, а не шкафы. Но курса с третьего к неуставной мебели в нашем училище относятся снисходительно. А зря – расшатывает дисциплину. Хотя… Сейчас это Задунайскому на руку. И дежурный по училищу капитан второго ранга Задунайский залез в шкаф. И сел там в засаду. Вернее, встал – шкаф тесноват оказался.
Хлопнула дверь, в кубрик кто-то зашёл. Начинается! Сейчас… Кто-то поставил на стол сумку, нежно звякнуло стекло. Задунайский возликовал. Ещё кто-то зашёл.
– Вовчик, сейчас гости придут, а у нас бардак!
Задунайский пустил слюну. Удачной охоты, брат Табаки!
– Вовчик, оставь бутылки, давай приберёмся.
– Да чего там приберёмся… Я утром подметал…
– Вовчик, ну смотри, газета позавчерашняя на столе… Да и сам стол какой-то покорябанный… А шкаф-то, смотри! Убоище страшное! А в шкафу, небось, бардак ещё тот. Давай-ка запрём хоть, чтоб из гостей кто случайно не открыл…
И Задунайский с ужасом услышал, как кто-то запер шкаф на ключ. Засада осложнилась.
Голос Вовчика:
– Не, Сань, ты прав. Шкаф – кошмар какой-то. Да и ничего полезного там нет. И вообще, вот нагрянет Задунайский, изругает за неуставной шкаф. Давай-ка мы его выбросим.
– Ну и куда мы его выбросим? С четвёртого этажа по трапу ташшыть? Нафиг-нафиг.
Шкаф кто-то злобно пнул ногой. Задунайский перестал дышать.
– Зачем по трапу? Давай-ка в окно кинем, а щепки потом дневальные подметут.
Задунайский занервничал. Засада оборачивалась какой-то неправильной стороной. Ну не могут же они, в самом деле, шкаф из окна выбросить?!
Мерзкий голос Вовчика:
– Дневальный! Открой окно в бытовке! Саня, ну-ка, взяли шкаф. Тяжёлый, черт. Мишу на помощь позови.
Пришёл третий курсант.
– Вы что, поднимать его задумали? На хрена? Выбрасываем же. Давай-ка его кантовать.
Задунайский хотел крикнуть: «Не надо!», но не успел. Шкаф с грохотом упал плашмя на пол. Курсанты стали шкаф переворачивать на бок. И вдруг шкаф что-то неразборчиво закричал перепуганным фальцетом. Курсанты уронили шкаф и в ужасе отпрыгнули.