— Я сказала что-нибудь смешное?

— Так ты всерьез считаешь, что это ты взорвала лабораторию?

— А разве нет? — удивилась я.

— Дорогая моя, у тебя проблемы с математикой. Ты представляешь, сколько нужно взрывчатки, чтобы сровнять с землей два таких здания?

— Но ведь это случилось.

— Это могло произойти в любую минуту. Ты же была около целебного источника.

— При чем тут источник?

— При том, что с точки зрения медицины испарения эти, может быть, и полезные. А с точки зрения пожарных — жить рядом с ними не менее безопасно, чем на пороховой бочке. И неосторожное обращение с огнем в этих местах приводит к фатальным последствиям. Так что твои «игрушки» были всего лишь каплей в море.

Можете представить себе, какой камень свалился с моей души!

Моя работа — не сахар. И мне приходилось убивать людей. Но это было в честном бою, и по другую стороны баррикады находился обычно вооруженный и очень опасный профессионал.

Здесь же все было иначе.

Я вздохнула.

— Ну, а что же ты не спрашиваешь о Сергее Анатольевиче? — нахмурился Гром.

— А что с ним? — испугалась я.

— У него, к сожалению, большая беда…

— Что такое?

Я приготовилась услышать что-то страшное, но в этот момент заметила в громовских глазах чертиков.

— Да Багира у него пропала, пока вас не было. Как корова языком слизнула. Он, бедный, с ног сбился, отыскивая ее по лесам и болотам. Придется выдать ему премию в качестве моральной компенсации…

Я облегченно рассмеялась:

— Ну, а как он вообще?

— Да что с ним может случиться? Попил недельку и вернулся к своим служебным обязанностям. Ну, остались еще вопросы? Спрашивай, пока я добрый.

Мне надо было остаться наедине с собой и переварить всю свалившуюся на меня информацию, а еще лучше, как говорится, «переспать с ней ночь». Поэтому я не сразу сообразила, о чем бы еще спросить.

Казалось, мне теперь было известно все.

— А что Владимир Егорович, какова его роль во всей этой истории? — спросила я.

— Да никакой особой роли у него не было. Он почти ничего не знал и в основном занимался туалетами и крышами.

Гром поднялся на ноги и помог встать мне.

— Ну, если очередь дошла до таких персонажей, значит, мне пора уходить. Да и тебе надо в койку.

Мы дошли до приемного покоя и стали прощаться.

В последний момент я вспомнила еще об одном участнике событий, судьба которого оставалась для меня неясной. А Гром в своем рассказе ни разу не упомянул его имени.

Я имею в виду Григория, того самого неприятного завхоза лаборатории, бесследно исчезнувшего в лесу.

— А куда же делся Григорий? — спросила я, пожимая Грому руку.

— Григорий-то? Да кто ж его знает.

Ответ был очень странный, тем более для Грома.

Исчез человек при невыясненных обстоятельствах. И не просто человек, а верный слуга, если не сообщник хозяев лаборатории. И вдруг такое легкомыслие.

Что-то тут было не так. А лукавые искорки в глазах Грома лишь подтверждали мои подозрения.

— Его так и не нашли? — с сомнением спросила я, пытаясь заглянуть Грому в глаза.

— Представь себе, как сквозь землю провалился.

На этом мы и расстались.

Через неделю я благополучно выписалась из больницы и полетела домой.

Только теперь я поняла, как соскучилась по своей спальне, кухне и особенно автомобилю.

Перед выпиской главный врач, с подозрением глядя на мою лучезарную улыбку, строго-настрого предупредил, что еще минимум пару недель я нуждаюсь в щадящем режиме, не должна переутомляться, переедать, не дай бог, перепивать и так далее и тому подобное.

Помня об этом, в качестве праздничного обеда я приготовила себе шашлык по-карски.

После этого уселась за руль своего серебристого красавца и колесила по окрестностям Тарасова до тех пор, пока не закружилась голова.

А вернувшись домой, залезла в бассейн и не вылезала из него до позднего вечера.

И только перед сном почувствовала легкую приятную усталость и позволила себе прилечь на непривычно широкую и мягкую после больничной кровать и закрыть глаза от удовольствия.

Я совершенно точно знала, что в ближайшие десять дней не получу никакого задания. А значит, мне не придется никого преследовать, выслеживать, бегать и стрелять.

Можно вообще не выходить из дома, наслаждаясь тишиной и одиночеством.

Чтобы испытать «все тридцать три удовольствия», мне недоставало только тихой музыки. И я лениво дотянулась до полки с компакт-дисками и стала перебирать их, отыскивая наиболее подходящий к нынешнему настроению.

На глаза мне попалась Седьмая симфония Бетховена, и через несколько секунд тихие торжественные аккорды наполнили спальню, вызывая в памяти события почти месячной давности.

И несмотря на то что время, проведенное в заповеднике, я не могла назвать лучшими днями своей жизни, мне стало грустно.