Когда образцы для испытаний были готовы, я обратился к Павлову.

– Надо бы образовать правительственную комиссию для испытания образцов, – обратился я к Павлову.

– А что, получается что-нибудь с вашей броней?

– Не с нашей, а с вашей, – смеясь, сказал я. – Ведь это была ваша идея экранированной брони.

– Помогли вам образцы? – спросил Павлов.

– Конечно, мы в точности такие же сделали, как и ваши – вот теперь надо провести испытания, а после испытаний и производство можно будет начинать. Кого предложите председателем правительственной комиссии?

– Кого же еще, тебя, конечно, – милостиво предложил Павлов.

– Меня председателем назначать нельзя. Я – лицо заинтересованное. Могут сказать, что необъективного человека назначили и он тенденциозно подошел к подготовке решений комиссии.

– Я тебе доверяю, – сказал Павлов.

– Вы-то доверяете, но ведь следует устранить всякие сомнения в правильности заключения комиссии. Ввести меня в состав комиссии следует, а председателем должен быть человек с непреклонным авторитетом. Лучше, если это будет не гражданское лицо, а военный. Ведь будут использоваться танки военными, они и должны дать оценку повой танковой брони.

– Это правильно, – сказал Павлов. – Ну что же, можно назначить генерал-майора Алымова. Ему я доверяю, как самому себе.

Приехав за день до начала испытаний, я привез пять броневых плит – четыре, изготовленные нашими заводами, и одну, полученную от Павлова. О всех деталях испытаний договорился с работниками полигона и стал ждать приезда остальных членов комиссии.

Когда вся комиссия была в сборе, генерал Алымов сказал:

– Посмотрите, он совершенно не верил в эту броню, а теперь заботится о проведении работ больше, чем сам автор предложения.

– Я держусь правила, – ответил я Алымову, – до принятия решения можешь спорить и возражать сколько угодно, а если решение принято – выполняй.

– Это по-военному, – одобрительно произнес Алымов.

– Ну что же, можно приступать? – спросил я Алымова.

– Начнем с самой короткой дистанции.

После первых выстрелов работник полигона, ответственный за испытания, сказал:

– Пробиты все образцы.

Дистанцию увеличили вдвое. Опять пробиты все пять карточек, сообщили испытатели.

Алымов спросил:

– Какие пять? Мы должны испытать не пять, а четыре. – И он направился к месту закрепления броневых карточек. Подойдя к расстрелянным образцам брони, Алымов в сильном раздражении стал кричать: – Кто поставил эту карточку, по чьему распоряжению это сделано?

Он узнал образец брони, присланный мне Павловым.

– Это сделано по моей просьбе, – спокойно сказал я Алымову.

– Зачем вы это сделали? – спросил меня Алымов.

– Вы вместе с комкором утверждали, что ваша «активная» броня полностью защищает от бронебойных пуль с любой дистанции. Теперь видите сами, что это не так и паша броня пробивается так же, как и образцы, изготовленные нашими заводами.

– Не понимаю, что произошло! Почему она пробита, – в растерянности сказал Алымов.

– А я понимаю, – стараясь быть спокойным, произнес я. – Вы ввели в заблуждение правительство. Эта броня и не могла выдержать тех условий, о которых вы докладывали правительству.

– Надо прекратить испытания, – потребовал Алымов.

– Нет, надо их довести до конца и выполнить всю намеченную программу.

Алымов махнул рукой и отошел в сторону.

Испытания были закончены. Журнал стрельб был составлен по всем существовавшим на полигоне правилам, и члены комиссии, включая Алымова, поставили свои подписи под составленными документами. Под расписку я взял с собой одну из копий.

Когда мы вернулись в Москву, ко мне в главное управление тотчас же буквально влетел разъяренный Павлов.

– Это ты что затеял?

Я знал, что битва выиграна, но этот выигрыш может только повредить мне. Броня не принадлежала больше ни автору предложения, ни Павлову. А доложить о том, что произошла ошибка и следует приостановить дальнейшие работы, никто не отважится. Павлов будет теперь на моей стороне, и хоть он сейчас кричит, но у него нет другого выхода, как внести новое предложение. Надо ему в этом помочь.

– А знаете, Дмитрий Григорьевич, – начал я, – не пора ли вообще отказаться от танковой брони, защищающей только от пуль. Независимо от того, выдерживает она пулевой обстрел или нет. Появилась противотанковая артиллерия, и надо создавать защиту от снарядов, а не от пуль.

Павлов насторожился. Это, пожалуй, выход и для него.

– А ведь ты правильно рассуждаешь. Я сам уже об этом думал. Давай об этом поговорим следующий раз, – и он ушел, уже упокоенный.

Через несколько дней при встрече с Павловым я вновь поднял вопрос о новых танках с тяжелой броней, защищающей от обстрела снарядами.