Дуглас, сидевший по другую сторону костра, тихонько рассмеялся.

— Разве мы не пара?

Она подняла на него взгляд.

— Пара зануд. — И оба рассмеялись.

— Думаю, крепкий кофе нам сейчас не повредит.

— А у тебя есть?

— Это первое, что я взяла с собой.

Она залезла в палатку и достала из корзины термос. У костра налила две чашки, одну протянула Дугласу. Их пальцы соприкоснулись, взгляды встретились.

— Дуглас?

— М-м?

— Я тоже прошу у тебя прощение за вчерашнее. Я сказала много такого, чего не следовало говорить.

— Все в порядке. Я пришел, чтобы принести извинения, а не выслушивать их. — Он не спеша пил горячий кофе, и она знала, что он снова думает о вчерашнем вечере.

— Мне, правда, очень жаль, что все так вышло, — сказала она. — Надеюсь, у тебя не осталось синяков после падения.

— После падения — нет. — Он отхлебнул кофе, глядя на огонь. Потом, почувствовав на себе любопытный взгляд, медленно закатал штанину джинсов.

Флоренс закусила губу и перевела взгляд с ссадины на голени на лицо. Он старался подавить улыбку.

— Я сделала глупость…

— Мягко сказано. Ты просто варвар.

Оба рассмеялись, избавившись от остатка напряженности.

Дуглас поставил чашку и поднялся. В мерцающем свете костра он был похож на огромного идола.

— Поскольку удалось заключить перемирие… я сейчас.

Он забрался на дюну и исчез в темноте. Но через минуту появился снова со спальным мешком на плече. Бросил его на песок и снова сел к костру.

— Мне не нравится, что вы будете ночевать здесь одни.

— Ох, и ты пришел оберегать нас?

Он улыбнулся:

— Что-то вроде, если ты не против. Я так давно не ходил в походы.

— Пляж большой.

— Неужели ты заставишь меня ночевать под открытым небом? В такую прохладную ночь!

— Надо было захватить палатку. Передавали, что возможен дождь.

— Очень смешно. — Он взял чашку и допил кофе. Оба притихли, погрузившись в свои мысли.

— Фло, я чувствую себя последним мерзавцем, что до сих пор не принес тебе свои соболезнования. Но, честное слово, мне жаль, что тебя постигла такая тяжелая утрата.

— Да, конечно.

— Я знаю, что болезнь Остина была для тебя тяжким испытанием. Твой отец рассказывал мне об этом. Наверное, не хочется ворошить прошлое, но знай: я часто думал о тебе и молился, чтобы Бог дал тебе мужество. — Голос стал таким тихим, будто ветер шелестел в дюнах.

— Спасибо. Но лучше бы ты был опечален смертью Остина, не моими переживаниями.

— Прости, но я совершенно не знал его. Он… он был хорошим мужем?

— Да. И хорошим отцом для Криса.

— Я рад, что у вас все было хорошо. — Он вдруг нахмурился. — А мы с Долли никогда не были счастливы. — Полено в костре хрустнуло и переломилось, оранжевые искры взметнулись в темное небо. Казалось, что лишь этот костер согревает мир, что они одни на целом свете.

— Ты не рассказывал о вашей жизни.

— Но теперь должен рассказать. Мне не хочется, чтобы ты верила в те сказки, которые я рассказывал вчера вечером, во всю эту чепуху о том, что Долли была довольна нашей жизнью. Она ненавидела ее. Мы постоянно ругались по поводу того, что я мало зарабатываю и что пишу. Всякий раз, когда я говорил, что хочу стать писателем, она поднимала меня на смех. Хотела только одного — чтобы я закончил аспирантуру и пошел работать в брокерскую контору ее отца в Бостоне.

— Дуглас, пожалуйста, — Флоренс прикрыла глаза, — не нужно рассказывать об этой женщине. Это все равно, что сплетничать об усопших.

— Но об одном мы просто обязаны поговорить. Мы слишком долго таили злость друг на друга, и оба знаем ее причины.

— Нет! — отрубила она решительно. — Ничего не хочу слышать!

— Может быть, ты права. — Он поник.

Флоренс ничего не хотела знать о его семейной жизни. С ним становилось все проще, но гордость не позволяет заходить дальше. Ее боль не облегчишь сказками о том, как он был несчастен. Что было, то было. Все равно он врал, холодно и расчетливо, а потом просто бросил ее и ушел к Долли.

Сразу стало холодно и сыро, словно ветер развеял теплоту вокруг костра.

— Уже поздно, — сказала она и, прежде чем Дуглас успел запротестовать, поднялась.

В палатке забралась в спальный мешок и свернулась калачиком, чтобы поскорее согреться. Рядом сопел Крис. Снаружи Дуглас развязал тесемки и стал расстилать на песке спальный мешок. Вдруг Флоренс почувствовала неловкость. Дуглас устраивается возле палатки, как часовой у ворот. Он так беспокоился, не мог оставить их одних. Извинился за вчерашнее, они помирились. Ей и вправду стало лучше. А она оставляет его ночевать под открытым небом в сырую туманную ночь.