– Интересно. Но за что же мы будем стоять в такой странной игре?

– К сожалению, это решать не мне. Конечно, я приложил все усилия к тому, чтобы Советский Союз максимально быстро стал дрейфовать от абсурдного и вздорного радикализма ультралевых взглядов к весьма умеренному социализму, граничащему с центризмом, но ситуация все еще достаточно сложная. Особенно в связи с тем, что власть коммунистической партии чрезвычайно сильна, что не есть хорошо. Один раз она уже привела нашу страну к трагедии…– задумчиво произнес он и осекся.

– Ты имеешь в виду эту войну? – Снова повернулась к нему женам и взглянула прищуренным взглядом на его странную растерянность. – Полагаешь, что вина на ней лежит?

– Да, да, именно так, – попытался схватиться за соломинку Тухачевский, но глаза Ольги вдруг стали ледяными.

– Не лги мне!

– Что? – Переспросил Тухачевский. – В чем я тебе лгу?

– Когда коммунисты уже довели Россию до трагедии? Что ты имел в виду под этой фразой. – После чего развернулась и уставилась на него в упор. Суровая и безумно красивая. Строгие, правильные черты лица. Бездонные глаза, полные холодной, сдерживаемой ярости…

– Дорогая, тебе нельзя нервничать. Пойдем лучше домой.

– Там нас слушают, – отрезала она. – Я давно заметила что-то неладное за тобой. И ты уже не раз говоришь такие фразы, от которых у меня ступор наступает. Я не могу так… Миш. Пойми. Мне кажется, что ты меня постоянно обманываешь.

– Оль, – серьезно сказал он, – есть вещи, которые знать чрезвычайно опасно. Да, кое-что я тебе не договариваю, но это по долгу работы. И больше того, даже тех намеков, что я уже сделал достаточно, чтобы меня расстреляли. Случайных, хочу заметить намеков. Ты хочешь моей смерти? А заодно и своей и нашего будущего дитя?

– Все так серьезно? – Озабоченно и уже беззлобно спросила она.

– Более чем. Нас просто придушат, а потом скажут, что умерли от инфаркта или еще чего, а то, что странная полоса на шее, то мелочи. Бывает. И если вопрошающие намека не поймут, то их дорога в страну вечной охоты будет очень близкой к той, по которой проведут нас.

– Зачем же ты тогда нас так подставляешь? – Нахмурила бровки Ольга.

– Я таю рядом с тобой, – он улыбнулся.

– Тает он, – проворчала Ольга, вставая с лавочки. А потом, когда он снова обнял ее, улыбнулась. – Извини. Честно. Мне жутко любопытно, но я постараюсь держать себя в руках.

29 августа 1941 года. Германия. Бункер фюрера

– Итак, приступим, – кивнул Гитлер всем присутствующим.

– На текущий момент наши войска закрепились на позициях, вдоль линии обороны русских, мой фюрер, – начал доклад Кейтель. – Они устали и истощены. Им нужен отдых. Впрочем, противник тоже не предпринимает никаких активных действий в силу своей малочисленности. Разве что продолжает удерживать превосходство в воздухе и время от времени наносит удары по транспортным узлам.

– Это я уже от вас слышал, – с легким раздражением произнес фюрер. – Что вы предлагаете?

– Начать накапливать войска для летней кампании. – произнес Кейтель и обвел всех присутствующих испытующим взглядом. – Эта кампания, по всей видимости, не принесла нам успеха в силу ошибок, наделанных покойным адмиралом.

– Ошибок ли? – Спросил Йодль.

– Ошибок, – с нажимом повторил Кейтель. – Подозревать покойного нам не с руки. Да и делу этим не поможешь.

– Не отвлекайтесь, генерал, – прервал назревающую перепалку Гитлер.

– Итак. Нам нужно подготовиться к летней кампании следующего года. Англичане нам не сильно досаждают, поэтому мы можем часть сил перебросить на Восточный фронт, оставив во Франции десяток полков.

– Но это ведь оголит побережье!

– У нас просто нет иной возможности быстро сосредоточить войска на востоке. Обученные войска. И если с солдатами еще куда ни шло – их можно подготовить относительно быстро, то с офицерами проблема, как и со специалистами. С этими вообще беда. Охота на ремонтные и обслуживающие подразделения на Восточном фронте, которую поначалу всерьез не восприняли из-за некомпетентности Гальдера, принесла русским очень значительное преимущество. В строю у нас около десяти процентов от списочного состава автомобилей, мотоциклов и прочего. Причем, львиная доля этих транспортных средств не уничтожена, а повреждена или сломана. Но ремонтировать некому. Солдаты и унтера шарахаются от перспективы службы в частях обеспечения как от огня, называя их смертниками и самоубийцами.

– Что с танками?

– То же самое, – ответил Гудериан, не дожидаясь Кейтеля. – Мы практически лишились ремонтно-восстановительных частей. Кроме того, разгром тылового обеспечения привел к тому, что у нас не только серьезные проблемы с личным составом, способным осуществить ремонт, но и с запчастями и горючим. Эти чертовы диверсанты всех уже основательно достали. Даже попытки возить по ночам не помогли, только усугубив потери.

– Получается, – с раздражением произнес Гитлер, – что если мы начнем сосредотачивать войска заранее, то это не только станет известно русским, но и приведет к определенным потерям. Ведь нам придется углубиться на пятьдесят-сто километров на территорию, оборудованную для ведения подобных боевых действий. – Наступила небольшая пауза. – Честно говоря, я не понимаю, почему этих диверсантов пока еще не выловили!