– А что? – фыркает Сфинкс. – Интересная версия. По ней, правда, выходит, что в меня он вообще влюбился с первого взгляда. Мои слезинки его радовали больше твоих. Я на них не скупился.

– Слушайте, хватит сплетничать, – гудит сверху голос Горбача. – Человек спит, а вы бог весть что про него болтаете.

– Сыграй нам что-нибудь тихое, лохматый, – просит Сфинкс, посмотрев вверх. – Ночную серенаду. Шакал спугнул наши сны. Остались одни сплетни. Отвлеки нас от этого гнусного занятия.

– Сыграй. Заодно перебудим всех остальных, – злорадствует Слепой.

Горбач шуршит чем-то, свешивает ноги и начинает играть. Забираюсь в нору, чтобы уснуть под флейту, пока он не перестал. Но голову не прячу, потому что Сфинкс со Слепым не ложатся и вполне еще могут о чем-то интересном поговорить. Так и сидим. Они молчат, и я молчу, а Горбач играет, отвлекая нас от сплетен.

Войдя в десятую комнату, Кузнечик почуял что-то. Перемену, невидимую глазу. Седой сидел над шахматами, подперев подбородок костяшками пальцев, и думал.

Кузнечик сел на пол.

Седой не здоровался никогда. Он вел себя, как будто приходов и уходов не было, как будто их встречи не разделяли дни и часы. Кузнечик успел к этому привыкнуть, и ему это даже нравилось.

Он увидел коробку амулетов. Пустая, с откинутой крышкой, она лежала на матрасе рядом с шахматной доской. Вот. Вот что изменилось. Почему?

Седой поймал его взгляд и запустил длинные пальцы в коробку. Поднял их к свету и потер, стряхивая пыль.

– Больше ничего не осталось. Я все раздал.

Вытянув шею, Кузнечик рассматривал дно коробки.

– Все-все? – переспросил он смущенно.

– Да, – Седой захлопнул крышку и убрал пустую коробку.

– И больше не будет амулетов?

Загрустивший Кузнечик ждал объяснений. Прядь волос лезла ему в глаза, он не убирал ее, боясь шевельнуться.

– Я уезжаю. Домой.

В комнате Седого эти слова прозвучали странно. Как будто не он их произнес. Разве мог у него быть дом? Седой был сам по себе. Он родился, вырос и состарился на этом самом месте. Так думалось смотрящему на него и говорящему с ним.

Кузнечик повозил ботинком по полу, черневшему винными пятнами.

– Почему?

Седой переставил на доске одну фигуру и сбил другую ногтем.

– Мне девятнадцать, – сказал он. – Давно пора.

И этим тоже что-то испортил. Как упоминанием о доме. Ему не могло быть сколько-то лет. Он был вне возраста и вне времени, пока не произнес расколдовывающие слова, назвав свой возраст. И это даже не было объяснением.

– Другие уедут летом. Почему ты не подождешь их?

– Здесь плохо пахнет, – сказал Седой. – Чем дальше, тем хуже. Ты понимаешь, о чем я говорю, – у тебя есть нюх. Сейчас плохо, но в самом конце будет хуже. Я знаю, я уже видел такое. Я помню прошлый выпуск, тот, что был до нашего. Поэтому хочу уйти раньше.

– Ты убегаешь? От своих?

– Убегаю, – согласился Седой. – Со всех ног. Которых нет.

– Боишься? – удивился Кузнечик.

Седой поскреб подбородок перевернутой королевой.

– Да, – сказал он. – Боюсь. Когда-нибудь – еще не скоро – ты поймешь. И тоже испугаешься. Выпускной год – плохое время. Шаг в пустоту, не каждый на это способен. Это год страха, сумасшедших и самоубийц, психов и истериков, всей той мерзости, что лезет из тех, кто боится. Хуже нет ничего. Лучше уйти раньше. Как это сделаю я. Если есть такая возможность.

– Ты поступаешь смело?

Теперь удивился Седой.

– Не знаю. Скорее, наоборот.

Кузнечику захотелось спросить про себя и про свой амулет, но он не спросил. Седой готовился к шагу в пустоту, к смелому поступку, который казался трусостью. В такой момент надо было молчать и не мешать ему. И Кузнечик промолчал.

– Я забираю только этих двух обжор, – Седой показал на аквариум. – Вместе с их комнатой. Они ничего не заметят. Даже не поймут, что переместились в Наружность. Хотел бы я быть на их месте.

Кузнечик посмотрел на рыб. Он боится… Ему стало жалко Седого. Его и себя. Какой теперь станет эта комната? Логово Сиреневого Крысуна. Без Седого оно перестанет быть интересным.

Перестанет быть «Логовом». Станет просто спальней номер десять.

– Я про тебя не забыл, – Седой опустил королеву на черную клетку. – Я думаю о тебе так часто, что это даже странно. Как ты думаешь, отчего так?

– Из-за амулета? – предположил Кузнечик.

– Причем здесь амулет? Он тебе не нужен. И все эти задания тоже. Ты открыт. В тебя все влетает само.