Лорд смотрит внезапно расширившимися глазами, в которых сплошь клубы «Погибели»:

– Ты сволочь, Табаки. Как я могу им что-то отстукивать, если я не разум для двадцати? Если я не соответствую их религии.

– Будешь ложным гласом. Что тут такого страшного?

– Ты! Это ты, лгун, вот ты кто! Измываешься над бедными…

– Ой, ой, ой, – стонет Рыжая, – как мне от вас худо! Ну можно ли быть такими чокнутыми?

– Это все Табаки, – оправдывается Лорд, указывая на мои пальцы, растопыренные на одеяле. – Он обманщик. И сотворил из себя кумира для этих…

– «Двадцатников», – подсказываю я.

– Вот именно.

– Это они надо мной издеваются, – настаивает Лэри. – Вечно так. Не знаю, за что. Меня тут сто лет не было. Пришел, и сразу…

– Вот, пусть Лэри к ним обратится, – осеняет Лорда. – Он вполне соответствует догмам их религии. Лэри, дружище, простучи послание, будь человеком. Скажи, что они близки к истине, если исключить недоделков, вроде нас с Табаки, и что мы разделяем их стремление к познанию тайн мироздания…

– Я уже верю в бомбу, – жалуется Лэри безразличному Курильщику – Чем дальше, тем больше я в нее верю.

– Верь на здоровье, мне-то что, – Курильщик скашивает на Лога один недовольный глаз. – А азбуку Морзе ты знаешь?

– Какая, к черту, азбука!

– Тогда скажи об этом Лорду. Он от тебя отстанет.

– Стараешься, завариваешь им чай… А они…

– Они неблагодарные твари, – соглашается Курильщик. – Неблагодарные, нетрезвые и несимпатичные.

– Это он про нас, – переводит мне Лорд. – Все, что было сказано, сказано про нас. Ты ведь расслышал его слова, Табаки?

– Нетрезвые – это про тебя. И несимпатичные тоже. Вон какой у тебя фингал под глазом. Очень портит внешность, просто ужасно. Где ты его заполучил?

– Отбросило взрывной волной, – пьяно улыбается Лорд.

– Вруны, – продолжает Курильщик свой бесстрастный перечень. – Болтуны…

– А где Сфинкс? – спохватываюсь я. – Где он шляется, в то время как меня вовсю оскорбляют и порочат?

– Нас, Табаки, нас, – поправляет Лорд. – Сфинкс на похоронах. Думаю, это надолго. Если делать все по правилам… Они положили их в коробку, обернули черным бархатом…

Я соображаю, что речь идет о сгоревших граблях, и делается немного обидно за первоначальный испуг, а потом делается обидно, что не пригласили на похороны.

– Залили воском…

– А это еще зачем?

– Для надежности, – терпеливо объясняет Лорд. – Неужели непонятно. Слепой опасался, что их растащат на сувениры.

– И еще они все психи, – заканчивает список наших особенностей Курильщик.

От Курильщика отчетливо пахнет часами. Где-то на себе он их прячет после Могильника. Рано или поздно я до них доберусь. Например, когда он полезет купаться. Это немного утешает, но совсем слегка, ведь пока они живы-здоровы и незаметно сводят меня в могилу фактом своего существования. Мне нельзя жить вблизи от часов, это меня губит, но разве Курильщику объяснишь такую простую вещь? Он уверен, что я прикидываюсь. Я – прикидываюсь! Гляжу на него с укором, но он знай цедит свой чай и ухом не ведет. Наверное, чашка мешает ему различить мой укор.

Лорд тоскливо поскребывает пальцем по одеялу. Душа его рвется к общению с глухонемыми «двадцатниками».

– Старался для них и так, и эдак, – бормочет Лэри. – То принеси, это унеси…

Дракон появляется скромно и тихо. Ни тебе «пылканья огнем», ни других безобразий. Крадется по стеночке, как самая жалкая в мире мышь. И несет нам большое яйцо. Наверное, в виде выкупа за пережитые треволнения. Передает его мне и прячется у себя на кровати.

Я разворачиваю пакет, там неровно нарезанные куски пирога с капустой.

– Ух ты! Это с поминок?

Македонского передергивает.

– Не переживай, – советую я ему. – Было очень даже весело. Вон Лорд рухнул с костылей и теперь спивается под предлогом своей немощи. А не было бы предлога, и спиваться было бы стыдно. Так что дыши свободнее.

– Я не спиваюсь, – обижается Лорд. – Я лечусь.

– Вот видишь…

Македонский все равно несчастный и затаившийся. Страшнее нет, чем быть совестливым.

– Так это все же Македонский все устроил? – оживляется Лэри. Нетерпеливо шевелит губой, прижимая к груди банку с заваркой. – Бросил бомбу, или чего там в Кофейнике бросили…

– Нет, – говорю я. – Он ничего не бросал. Он попробовал улететь.

Ветер гудит между оконными рамами. Рыжая надевает синие очки.

– Погода меняется, – говорит она.

Ветер воет и стучит в окна весь вечер. Я меняю компрессы на лбу, ухаживаю за своей шишкой. У Сфинкса обгорели ресницы и щеки, он ходит, намазанный кремом от ожогов – непривычно красочный. Лорд продолжает спиваться. Девушки ушли заслонять от враждебных взглядов Спицу и ее свадебное платье.

Вместо них пришел Черный. Они с Курильщиком обсуждают своих любимых живописцев, и даже если не прислушиваться, ясно, что Черному эти темы даются с трудом. Он мучается, но не уходит. Боится, наверное, что стоит ему выйти, как мы тут же развалимся, добитые нехорошими болячками. А может, наоборот, опасается за психику Курильщика в нашем окружении.